Наступление воскресенья, о котором французы по своему неразумию забыли, помешало им покинуть Брансуик-Фолз.
Все замерло. Не могло быть и речи о сборах, ибо это оскорбило бы пуритан.
Старого Шепли, идущего по деревне со своей сумкой и мушкетоном на плече в сопровождении индейца и явно направляющегося в лес, провожали недобрые взгляды, недовольный ропот и даже угрожающие жесты. Однако его это нисколько не беспокоило, он все так же посмеивался и ехидно хихикал. Анжелика позавидовала его независимости.
Этот старик внушал ей такое же доверие, как когда-то старый аптекарь Савари. Занимаясь наукой, он давно отринул предрассудки своих единоверцев, которые помешали бы ему заниматься делом его жизни. Когда, идя по лесу, он вдруг начинал приплясывать, тряся в воздухе своими тонкими бледными пальцами, это означало, что он обнаружил среди листвы какие-то цветы или почки и, показывая на них, называл их по-латыни и замечал место, где они растут.
Но разве она, Анжелика, не вела себя так же, когда выходила на сбор целебных трав в лесах вокруг Вапассу?
Она и старый Шепли признали друг в друге родственные души.
И ей было жаль видеть, как он удаляется и исчезает, спустившись вместе со своим индейцем в тенистую лощину, которая вела к реке Андроскоггин.
С холма донесся звон колокола, и верующие направились к meeting-house[8], укрепленному зданию, которое стояло над деревней в окружении вязов. Это была здешняя церковь, однако она служила не только религиозным целям, но и мирским. Сколоченное из толстых досок, оно отличалось от остальных строений только своей маленькой остроконечной колоколенкой, в которой висел колокол, и квадратной формой. Церковь была одновременно и фортом, в котором можно было укрыться в случае нападения индейцев. На ее верхнем этаже стояли две кулеврины, и их черные жерла выглядывали из амбразур по обе стороны от колоколенки, этого символа мира и молитв.
Здесь жители Брансуик-Фолз проводили свои собрания, славили Господа, слушали чтение Библии, решали вопросы, касающиеся дел их маленькой колонии, выговаривали соседям и порицали их, а также выслушивали выговоры и порицания сами.
Анжелика не сразу решилась присоединиться к суровым пуританам, так как остатки католического воспитания вызывали у нее некоторое смущение при мысли о том, чтобы войти в храм еретиков. Ведь это был смертный грех, колоссальная опасность для душ правоверных. Корнями это убеждение уходило в ее детство, когда слова священника воспринимались очень живо.