Я ущипнул себя за руку. Нет, ну не идиот ли? Всерьёз собираюсь
воевать с призраками. Может, я просто сплю? Во сне любые чудеса
кажутся закономерными и обычными...
- А почему мне должно быть не плевать? - перебил мои мысли Гера.
- Я эту хрень к себе не приглашал, и только справедливо будет, если
другие хапнут того же дермеца, что и я. Вот если бы её к Лёльке
послать, - он мечтательно вздохнул. - Это моя бывшая, - поднявшись,
он самовольно залез в холодильник, но лишь тоскливо вздохнул:
спиртного больше не было, а где стоит "Арктика", я говорить не
собирался. - Ну, чтоб не до смерти, а так, припугнуть. Она бы мне
тогда всё-о-о-о выложила.
- То есть, едва не отбросив копыта, ты желаешь того же бывшей
жене?
Никакой благодарности за спасение, кстати, я так и не
дождался.
- Не, ты не понимаешь, - хлопнув дверцей, Гера распотрошил
Антигонину пачку. Одну сигарету он, прикуривая, сломал и тут же
бросил на стол, взял последнюю... - Это же такая сука. Раздела меня
догола. При разводе. Я у неё в ногах валялся, а она смеялась.
- Ты чем по жизни занимаешься?
Казался Гера или бандитом средней руки, или подручным
какого-нибудь политика, что было в общем-то, одно и то же...
На гостя мне смотреть не хотелось, так что отыскав в закутке
веник и совок, я принялся подметать пол.
Выложенная терракотовой плиткой звезда, которая раньше казалась
декоративным украшением, сейчас привлекла моё пристальное внимание.
Пять острых углов, в середине - пятиугольник. Вся фигура вписана в
круг, по его ободу тянутся буквы древнеарамейского алфавита... Надо
уточнить, что здесь написано - я мгновенно вспомнил, где видел
такую штуку раньше. В книге М. Холла, в главе о древних
культах...
Пентаграмма, или же пентакль.
Если смотреть от кухонной стойки, где были мы с Герой, пентакль
располагался к нам "рогами", был перевёрнут. А перевёрнутые
пентакли ещё называют "Сигил Бафомета". Или звезда дьявола...
- Да бизнесмен я, - пожал плечами Гера. - То-сё, туда-сюда... Но
всё чисто, - он выставил вперёд пустые ладони. - По закону. Сейчас
без закона никуда.
Сказал он это так тоскливо, ностальгически, что захотелось ему
врезать. Голова моя, наклоненная над веником, сделалась пустой и
тяжелой, как чугунок, в глазах заплясали красные мушки...
Выпрямившись, я подошел к мусорному ведру, чтобы выбросить
осколки и соль, и меня отпустило. Оглянувшись, я понял, что не
подумав, занял место духа в центре пентакля, а теперь вышел за его
пределы.