ный
чайник с изогнутым носиком и ручкой,замотанной тряпкой. Пахло свежим деревом и
полынью, натыканной под потолком. Горела керосиновая лампа,
погружая жилье в суматоху зыбких теней.
– Уютно, – похвалил Зотов.
– Обживаемся потихоньку. Повезло
вам,товарищ Зотов, не зимой угораздило к нам в
гостиприбыть. С ноября по март в шалашах коротали, как
вспомню,кровавая слеза наворачивается.
Одна сторона ватника на костре горит до дыры, вторая к земле
примерзает. Людей обморозили страсть. Но мы не жалуемся, доля
такая, – Марков указал на нары. – Присаживайтесь, в ногах правды
нет. Кушать хотите?
– Ужаснохочу, – признался Зотов, опускаясь на мягкий,
набитый сеном матрас. Неумолимо тянуло провалиться в глубокий сон
минут на шестьсот. Сил не осталось даже сидеть.
– Интенданта напряг, встретим как
полагается.
– Кухня, интендант,дау
вас настоящая армия,Михаил Федорыч, – восхитился
Зотов.
– А иначе никак, – отозвался польщенный
командир. – Кое-кто
на Большой земле думает,партизаны под кусточками прячутся, молятся
пням, а мы большую работу проделали, за полгода из кучки
дезертиров, окруженцев и колхозников сколотили боеспособное
подразделение, стало быть.
В дверь едва слышно
поскреблись.
– Давай уже, – разрешил
командир.
По ступенькам колобком скатился
невысокий, пухленький человек со свертком в одной руке и армейским
котелком в другой. Бесцветные, ничего не выражающие глаза на
лоснящемся, круглом лице робко мазнули с Маркова на
Зотова.
– Заходи, заходи, – приободрил командир. –
Знакомьтесь, начальник хозслужбы отряда Аркадий СтепановичАверин, это товарищ Зотов из Центра, – Марков
многозначительно воздел палец.
– Добрый день, – тонким, едва слышным голосом
поприветствовал колобок, бухнул сверток на стол,и
сунул Зотову мягкую, рыхлую, потненькую ладонь, – Такая честь,
такая честь! Михаил Федорыч, я тут собрал кой-чего: хлеб свежий, тушенка немецкая,
картошечка жареная. Чай настоящий, грузинский, никакой морковной
бурды. Сигаретки опять же, трофейные «Империум», душистые страсть,
не махорка дрянная. Угощайтесь пожалуйста.
– Спасибочки,Аркадий Степаныч, уважил.
– Да я чего, я всегда рад, – зарделся от
похвалы интендант. Все хозяйственники чем-то
неуловимопохожи: движения скупые,
расчетливые, глазенки бегают, выискивая чего бы притырить, утащить
в недра пыльного склада