–Недисциплинированно.
– Во-во,
оно самое, Федрыч так и сказал:Ниди… не-ди-сцы…, стерва какая, больно умное слово,
напридумывали херни, простому человеку рот изломать. Приказали нам
с робятами у дороги наГурысидеть, вроде заготовители по нейвскорости шлендатьдолжны, разведка разведала,
едрить ее в дышло эту разведку. Замаскировались в балочке, травкой
присыпались, веток в задницы навтыкали, лежим. До обеда еще весело
было. Спал я. На дороге,
значится,никого. Проехал
калека однорукий с хворостом, Федька-дурачек, его по детству медведьпотрепал, теперь такие пузыри из соплей надувает –
залюбуешься. Говорю взводному:«Давай атакуем, второго шанса не
будет». А взводный у виска пальцем крутит, не
согласный, значится, с моей тактикой. Я обиделся. Лежим дальше,
ожидаем хер знает чего. Заготовителей нет, они ведь не знают, что
мы поджидаем, вот и не торопятся, суки. Жрать охота, спасу нет. И день к вечеру. И
жрать хочется. Надоело мне, отполз назад, будто живот прихватило и
подалсядодеревни.
Прихожу, про заготовителей там слыхом не слыхивали. Двое полицаев
местных упились самогонкой и спят под столом. Ну я человек простой,
сел без приглашения, выпил-закусил, харчи в скатерочкузавернул, прихватил винтовки и распрощался.
Явился обратно весь красивый и с трофеем богатым. Робятам
принесвечерять, взводному доклад об геройских подвигах раба
божьего Степана Шестакова. И чего ты думаешь? Медалю мне дали? Хер,
– партизан продемонстрировал корявую фигу. – Начштаба растрелять
грозился, Марков еле отбил. Дали бессрочный наряд по хозяйству и
всеобщее осуждение. А разведчикам-сукам, благодарность. Вот она
жисть-то кака.
– Тяжелая, – посочувствовал Зотов.
Настроениестремительноулучшалось.
– А я не жалуюсь, – отмахнулся Шестаков. –
Все легче,чем Твердовскому, Царствие ему
небесное, ежели пустят.
– Слышалуже?
– удивился Зотов.
– А кто не слышал? Все слышали, –
рассудительно ответил Степан. – У нас новости
быстрые,как понос.Народс утрасудачит вовсю, кто грит повесился особист от
нестерпимых мучений совестливых, а кто грит упал и башкою об печку
треснулся, а третьи грят убили его. Многие даже
радовались.
– Есть желавшие Твердовскому смерти? – как бы
между прочим спросил Зотов, весь обратившись в
слух.
– Сколь угодно, – сплюнул Шестаков, – Да хучь
я. Боялись его. Олежка всюду нос свой совал, мимо не пройдет без
беседы ндравственного характера. Издалече вел, вежливо так,
обходительно