Кальдуру оставалось всего ничего, он протиснулся бы сквозь
плотные ряды, бы схватил бы её за ногу и стащил, он почти
успел...
— Не смей!
Розари оглянулась, нашла его глазами, вздохнула протяжно и
печально, задрала голову высоко вверх, расцепила застёжки своего
плаща, который тут же снесло ветром и утащила со стены, расставила
руки в стороны, словно собиралась прыгнуть.
И призвала доспех.
Ряды защитников дрогнули от вспышки, ахнули, отступились назад и
замерли. Шёпот побежал по толпе.
— Это же кайрам…
— Не может быть!
— Я что сплю?!
— Избранная…
— Великая Госпожа… я думал, они все погибли…
— Она живая… Живая!
— Она будет сражаться с нами!
Кальдур сглотнул ком и стиснул зубы, понимая, что уже ничего не
исправить.
Глаза людей вокруг сияли. От мрачной решимости и осознания, что
они отдают себя в руки судьбы, они проделали совсем короткий путь
до маленького и колеблющегося во мраке света надежды. Вот, что он
не смог прочитать в глазах старика. Он знал, что она так сделает,
он заставил её. И он был прав, в том что делает. Так же смотрел на
него дядя, когда Кальдур оправился от своих ран. Когда в первый раз
вышел в поле. Когда у него в первый раз получилось сделать ровную
борозду. Когда он собрал первый урожай.
Кальдур выдохнул, посмотрел на свои трясущееся руки, закусил
дрожащую губу, посмотрел на небо и на стальную фигуру Розари,
замершую неподвижно. Едва удержав слезы в глазах, протиснулся
сквозь первые ряды на встречу нечеловеческим воплям, что были уже
совсем близко. Взобрался на соседнюю бойницу. Увидел сотни
взглядов, прикованных к нему.
И призвал доспех.
Их восторженные крики смолкли, стоило чернейшей ночи обрушиться
на форт.
Плотный колдовской смог, которые едва ли напоминал облака и
стелился слишком низко, взошёл из-за горизонта, захватил небо,
скрыл звезды и утопил восходившую луну. Купол темноты схлопнулся
над их головами, и ветер тут же стих и не собирался больше трогать
тяжёлые тучи. Обезумевший лай собак и тревожное- ржание лошадей
оборвались, воцарилась гробовая тишина, в которой раздавались лишь
редкое поскрипывание кожи или звон металла, и совсем редкий и
боязливый шёпот. Только несколько сотен факелов освещали твердыню,
и они стали единственным источником света покуда хватало глаз. Тем,
кто был внизу, свет был не нужен.