- Ну что стоишь глазищами то
хлопаешь, олух! – распекает Сеньку Никитич. – Ворота отворяй, дурья
башка.
И для пущего эффекта наддает под
зад.
Приезжих двое. Один, молодой
улыбчивый парень так и остается за рулем, барабаня о баранку
какой-то марш. Ко второму домашние присматриваются внимательнее.
Статный, с тщательно ухоженными усами, голубоглазый и русоволосый,
как и все симерийцы. И хотя незваный гость облачен в защищающий от
дорожной пыли и мазута кожаный плащ, вкупе с очками и кожаным же
шлемом, можно явственно представить погоны царского офицера. Особую
породу и взгляд ни с чем не спутать.
- Что же ты, Фрол Никитич, -
раздается баритон военного, снимающего перчатки и заправляющего за
пояс, - не признаешь совсем, не здороваешься?
Несколько секунд управляющий
непонимающе смотрит на офицера. И вот уже всплескивает руками, коря
себя за оплошность.
- Батюшкин свет! – эконом радостно
бросается барскому сыну на шею, свойски расцеловав в обе щеки. –
Алексей Петрович, радость то какая. Сколько лет, сколько зим. А
изменились как, не узнать, право слово, будто другой
человек.
Управляющий с искренней любовью
рассматривает барона, даже глаза увлажняются. Правда, не узнать
Алексея. Уехал подростком из отчего дома, с мечтой поступить в
магическую школу. Затем внезапный уход в войска и последовавшая за
тем курхская война с башибузуками. Проходят долгие годы, домой
возвращается мужчина.
- А мы и не ожидали совсем, - качает
головой от досады Никитич. – Ну да не беда, сейчас Авдотью подниму,
пусть накроет на стол.
Швецов сводит брови и зачем-то
надолго смотрит на выступающий сильно вперед балкон второго
этажа.
- Не ожидали, говоришь? – негромко,
как бы самому себе, говорит он, не отводя взгляд от окна.
А ведь весть офицер посылает
загодя.
Звенит колокольчик и барон, наконец,
пересекает порог отчего дома. Успевший смыть грязь с лица, при
параде, сверкая эполетами подполковника, останавливается около
дверей. Отец и мать в просторном и светлом зале. Постаревшие. Годы
увеличивают отцовские седины и еще больше живот. Мать наоборот
будто уменьшается в росте и усыхает, только и видна тонкая гусиная
шея.
Оба застывают, молча смотря на сына.
Алексей, храня безмолвие в подражании родителям, вешает фуражку на
крючок. В гробовой тишине щелкает замочек ремня, офицер передает
расторопному Фролу Никитичу ножны с шашкой и кобуру с
револьвером.