- Я не пью…, - пытается
отказаться Швецов.
- Пей, - требует
генерал.
Дождавшись, пока Алексей допьет,
Петр садится и выжидательно смотрит.
- Я не виноват! – резче
положенного начинает капитан.
- Знаю, - как-то быстро и
неожиданно соглашается Брянцев.
Швецов разом умолкает. Реакция
генерала сводит на нет все загодя подготовленные слова. Офицеру
только и остается сидеть, нервно покручивая в руках пустой
стакан.
- Знаю, голубчик, - участливо
вздыхает великий князь. – Да только жизнь не бульварный роман.
Нечего тебе тут больше делать, Алексей. Ты исполнительный и
порядочный офицер, но оставить тебя при штабе я больше не
могу.
Петр Брянцев думает, постукивая
пальцами по столу.
- Впрочем, - улыбнувшись догадке,
он громко хлопает, - есть у меня для тебя работа. Готовься к
переводу.
- Меня повысили до подполковника, - с
жаром выпаливает Алексей. – И я больше не буду заниматься бумажной
работой. Меня отправляют командовать войсками, доверили один из
лучших батальонов всего корпуса.
Смех старухи смешивает офицера с
испражнениями.
- Тебя, - с каким уничижением
произносит она, - согнали с уютного и престижного места. Сослали
куда? К кучке пьяной немытой солдатне. Что бы ты до конца дней
маршировал и тупел как рваный сапог.
- Это же не инфантерия, - пытается
оправдаться загнанный тирадой в угол Швецов. – Я буду служить в
кавалерии.
- И эта единственная причина, почему
я вообще с тобой разговариваю, - рубит под корень баронесса. –
Отправь они тебя в пехоту, с порога бы выгнала. Мало мне и того
позора, что есть.
Татьяна тихо посмеивается, вспоминая
о чем-то своем.
- Знаешь, - она все же
поворачивается, с веселой иронией рассматривая внука, - в толк не
возьму, почему ты пошел в армию. Я смирилась, когда ты сбежал в эту
свою… как ее там… школу магии, - делает взмах рукой,
закружившийся дым и правда, словно приобретает волшебные
очертания, добавляя веса словам. – Это было удобно для всех. Тебя
как в старое доброе время упекли с глаз долой в монастырь. Но вот
армия, - она качает головой, - Нет, дорогой Алешенька, в армии ты
на виду у всех. Ты, что на проклятие вынужден носить ту же фамилию,
что и я.
Оба одновременно поворачивают взгляды
к стене. Если бы не ветхость картины, изображенного легко
принять за Алексея. Разве только грудь запечатленного на полотне
кавалериста увешана орденами и медалями. Старуха, противно
сморщившись, резко вскакивает. Раскидав по полу тлеющие красные
угольки табака, встает меж картиной и внуком. Будто один взгляд
нерадивого отпрыска способен осквернить столь дорогую для нее
вещь.