Моро попятился, развернулся и пошел
прочь слишком быстрыми шагами. Тони не стал его догонять.
В чайной тоже ничего не вышло —
моро-волки пили чай с видимым отвращением и вполуха слушали двух
кураторов квартала, читавших им сонеты Шекспира. По-видимому,
посещение чайной было для моро обязательным, их досуг подчинялся
жесткому регламенту. Кураторы делали паузы между сонетами,
предлагая присутствующим обсудить услышанное, — на лицах моро
появлялась неизбывная тоска, от которой впору было выть на луну.
Тони подозревал, что вовсе не гений Шекспира будил в них эту тоску,
но кураторы, наверное, придерживались другого мнения.
Не может быть, чтобы где-нибудь
неподалеку не прятался притон с курением опия, азартными играми и
дешевыми моро-кошками. Иначе присутствовавшие в чайной давным-давно
должны были удавиться. Или сбежать в леса. Потому что как бы много
пищи ни имел волк, ему все равно хочется на природу.
Впрочем, литературные чтения, по всей
видимости, формировали правильную речь у моро-волков — никто из них
не коверкал английского языка, как выходцы из лондонских низов, и
даже наоборот, их язык был иногда литературно-выспренним.
Тони незаметно покинул чайную и
направился вглубь квартала поискать подпольный притон. И если
центральная улица освещалась множеством газовых фонарей, то в
прилегающих к ней узеньких переулках было темно, будто в лесу.
Вместо крон деревьев над головой смыкались крыши домов, и даже
отраженный от кровли свет не проникал на дно волчьего квартала.
Интересно, пройдя морофикацию, теряли волки способность видеть в
темноте или нет? Наверное, не совсем…
Тони пожалел, что полиция не пускает
чернорубашечников в кварталы моро, — тут молодые фашисты могли бы
огрести по первое число… Впрочем, к цыганам они тоже не
заглядывали, хотя полиция им этого не запрещала. Но ведь громить
безобидных евреев, должно быть, скучно — точно не дождешься
сопротивления!
В темноте белая табличка с указателем
бросилась в глаза издали, но прочитать, что на ней написано, Тони
смог только подойдя вплотную: «Луна». Стрелка указывала
направление, и он решил, что это полезный ориентир для возвращения
назад.
Указатели вывели его на небольшую
площадь, по периметру которой росли невысокие пока ели, — наверное,
благими намерениями кураторов, должны были производить впечатление
леса, но более напоминали плац с вытянувшимися во фрунт солдатами.
Над площадью, как и над прочими лондонскими скверами, не было
кровли, но потрясало не это: сложная система зеркал позволяла
видеть луну, где бы она в эту минуту ни находилась. Отраженный
многократно бледный свет все равно разгонял темноту, и сперва Тони
увидел игравших на центральном газоне детей. Картина немного не
вязалась с его представлениями о времени и месте для детских игр, к
тому же волчата резвились молча, разве что потихоньку поскуливали —
то радостно, то обиженно. Моро-волчицы стояли поодаль, с умилением
глядя на возню волчат, а в тени елок, тоже молча, моро-волки
резались в карты. Наверное, предположение насчет дешевых кошек было
ошибочным — моногамия волков предполагала семейный отдых… Всеобщее
молчание было пугающим и навевало мысли о кладбище. Не плакали даже
младенцы в колясках…