Читать Из ада с любовью - Ольга Денисова

У каждого мгновенья свой резон,
Свои колокола, своя отметина.

Лондон пылал в огненно-красном закате: на излете дня солнце пробило завесу смога, простершегося над кровлей, рассыпалось веером лучей на ее хрустальных гранях, отразилось в желто-серых, как гороховая похлебка, тучах, и город вспыхнул, будто чадящий газовый фонарь.

Преисподняя. Так выглядит преисподняя. Рассеченная на две половины огненной рекой. Парят ее котлы, коптят хрустальное небо чудовищные их топки, плывут в дыму баллоны, надутые гремучим газом, лязгает металл, дребезжит шестернями, гудят валы, бряцают крючья сцепок, скрипят крученые железные верви — звенят монеты, вспыхивают вожделенными огненно-красными бликами.

И рыщут, не таясь, по закоулкам ада порожденья Дьявола: тянутся скользкие щупальца, клацают когти и клювы, скрежещут желтые клыки, разверзаются вонючие пасти и бесстыжие лона-клоаки; кадавры бродят средь живых — и число их множится день ото дня. Преисподняя: оставь надежду, всяк сюда входящий.

Викарий церкви Сент-Мэри-ле-Боу, преподобный Саймон Маккензи, еще раз посмотрел на Лондон с высоты и ударил в колокол.

в которой Тони Аллен узнает о смерти друга и получает задание от мистера Си

На трамвайной остановке Доллис Брук слепой шарманщик надтреснутым голосом тянул песенку о счастливой сказочной стране, где все люди братья. Его очочки не прикрывали глазниц, затянутых рубцами отвратительного ярко-розового цвета, в рытвинах и шишках, — слишком уж нарочито выставленных напоказ, а потому наверняка фальшивых.

Прекрасны там горы и долы,

И реки, как степь, широки,

Все дети там учатся в школах

И славно живут старики…

Тони Аллен кинул ему шестипенсовик, выходя на посадочную консоль, — и не стал задумываться, почему это сделал. За спиной лязгнули двери лифта, взвыл подъемный механизм, и лифт провалился на дно серой лондонской окраины, чтобы через минуту взлететь обратно под кровлю с десятком заспанных пролетариев в сапогах, пиджаках и кепи, неизменно серых, как это осеннее утро. Рядом с ними Тони чувствовал себя настоящим денди: его куртка из шерстяного крепа имела не серый, а серо-коричневый цвет, как и платок тонкого сукна, залихватски повязанный на шее галстуком. Пробковый фриц с моноциклетными гогглами (вещи в глазах пролетариев свойские) не спасали от косых взглядов сверху вниз — рабочие видели в нем типичного бездельника. И как бы он ни притворялся, что ему все равно, мнение именно этих серых угрюмых людей его задевало.