«Шлюп Его Величества “Отчаянный”
2 апреля 1803 года
Сэр, я узнал в доке, что первый лихтер готов к нам подойти. Повышенная оплата для докеров не разрешена, посему работа закончится не раньше заката. Я почтительно предполагаю, что мог бы поруководить погрузкой, коль скоро вы не сможете вернуться на борт.
Ваш покорный слуга
У. Буш».
– Шлюпка у пристани? – спросил Хорнблауэр.
– Да, сэр.
– Хорошо, я буду там через пять минут.
– Есть, сэр.
– Ой, Горри, – укоризненно сказала Мария. Нет, это было разочарование, не укоризна.
– Моя дорогая… – начал Хорнблауэр. Он подумал было процитировать «Ты не была б мне так мила…»[3] и тут же отказался от этой мысли – вряд ли его жене пришлась бы по душе эта строчка.
– Ты возвращаешься на корабль, – сказала Мария.
– Да.
Не может он оставаться на берегу, когда надо работать. Сегодня, подгоняя матросов, он загрузит не меньше половины припасов. Завтра они все закончат, а если артиллерийский склад поддастся на уговоры адмирала, то успеют загрузить и боеприпасы. Тогда он сможет послезавтра на рассвете выйти в море.
Хорнблауэр принужденно улыбнулся Марии, стараясь не думать, что его ждут приключения и возможность отличиться.
– Я вернусь вечером. Ничто не удержит меня вдали от тебя, дорогая, – сказал он, положил руки ей на плечи и звучно поцеловал.
Все захлопали – это был способ внести немного веселья в происходящее. Под общий хохот Хорнблауэр удалился. Пока он торопливо шагал к пристани, две мысли постоянно переплетались в его мозгу, словно змеи на медицинской эмблеме – как безудержно любит его Мария, и что послезавтра он будет в море командовать собственным кораблем.
Видимо, кто-то уже несколько минут стучал в дверь спальни – Хорнблауэр слышал стук, но со сна не обращал на него внимания. Тут щелкнула задвижка, открылась дверь. Мария, неожиданно пробудившись, в испуге ухватилась за него. Хорнблауэр окончательно проснулся. Сквозь тяжелый полог пробивался слабый свет. По дубовому полу спальни прошаркали шаги, и пронзительный женский голос сказал:
– Восемь склянок, сэр. Восемь склянок.
Полог приоткрылся, впуская свет (Мария вцепилась еще крепче), и тут же закрылся, как только Хорнблауэр обрел голос:
– Очень хорошо. Я проснулся.
– Я зажгу вам свечи, – произнес голос. Женщина прошаркала в другой конец спальни, свет за пологом стал ярче.