Пока Хорнблауэр вел капитана по шканцам в свою каюту, тот с любопытством озирался по сторонам. В каюте он осторожно сел на единственный стул, Хорнблауэр примостился на койке. Синяя фуфайка и штаны капитана были перепачканы рыбьей чешуей – каюта неделю будет вонять рыбой. Хьюит принес ром и воду. Хорнблауэр налил два больших стакана, капитан с видом знатока отхлебнул.
– Успешно ли идет лов? – осведомился Хорнблауэр. Он слушал, как капитан на почти невразумительном бретонском диалекте жалуется на низкий доход, приносимый ловлей сардин. Разговор продолжался. С прелестей мирного времени легко было перейти на возможность войны – едва ли два моряка, встретившись, могли обойти вниманием эту тему.
– Я полагаю, непросто набрать матросов на военные корабли.
Капитан пожал плечами:
– Конечно.
Жест сказал больше, чем слово.
– Вероятно, дело идет очень медленно, – сказал Хорнблауэр.
Капитан кивнул.
– Но, конечно, корабли готовы к выходу в море?
Хорнблауэр не знал, как сказать по-французски «стоят на приколе», поэтому спросил наоборот.
– О нет, – ответил капитан. Он продолжил, без стеснения высказывая свое презрение к французскому флотскому начальству: – Ни один линейный корабль не готов к выходу в море. Ясное дело, ни один.
– Позвольте наполнить ваш стакан, капитан, – сказал Хорнблауэр. – Я полагаю, в первую очередь матросов отправляют на фрегаты?
Этого гость не знал, и вообще скептически относился к способности начальства укомплектовать командой даже один корабль, хотя… Следующую его фразу Хорнблауэр поначалу не разобрал. Потом понял. Фрегат «Луара» был подготовлен к плаванию неделю назад (бретонское «Луара» и смутило Хорнблауэра). Фрегат должен был отправиться в Индию, но по обычной глупости флотского начальства бо́льшую часть опытных моряков с него сняли и перераспределили по другим судам. Рыбак, поглощавший ром в неимоверном количестве, не скрывал ни едкой бретонской ненависти к установившемуся во Франции безбожному режиму, ни презрения опытного моряка к неумелому руководству Республиканского флота. Хорнблауэру оставалось только вертеть в руках стакан и слушать, напрягаясь до предела, чтобы уловить все тонкости разговора на чужом языке. Когда капитан встал и начал прощаться, Хорнблауэр почти искренно сказал на ломаном французском, что сожалеет об его уходе.