– Зачем Воскрешенному Императору понадобилась новая война с риксами? – высказала свои мысли вслух Оксам. – Есть какие-то сведения о конкретных диверсиях?
Она мысленно прокляла секретность, царившую в имперском государственном аппарате. В Сенат крайне редко поступали подробные сведения военной разведки. Что же там происходило, в этой далекой тьме? Нара Оксам поежилась, подумав об одном-единственном человеке, которому, вероятно, грозила опасность. Но сразу же отбросила эту мысль.
– Как я уже сказал, все это произошло за последние несколько часов, – сказал Найлз. – Необработанных данных с фронтира за это время у меня нет.
– То ли эти данные в спешке не обработали, то ли империалы скрывают свои планы, – заключила Оксам.
– Что ж, теперь они, как говорится, сбросили покров, – закончил свою мысль Найлз.
Оксам особым образом переплела пальцы. Этот жест вызывал в ее сознании глубокую, непроницаемую тишину. Все утихло – голоса ораторов-солонов, гул поступавших сообщений и жалоб, пульс голосования, гомон болтовни.
«Война, – думала она. – Желчная обитель тиранов. Обитель, где могут порезвиться боги и те, кто желает стать богами». И что самое противное – профессия ее нового возлюбленного.
Уж лучше бы у Воскрешенного Императора была на редкость веская причина для объявления войны.
Сенатор Оксам откинулась на спинку стула и посмотрела Роджеру Найлзу прямо в глаза. Она немного расслабилась и позволила своему сознанию начать строить планы. Ее мысли вертелись вокруг четко очерченных возможностей Сената. Она искала точку опоры, с помощью которой можно было бы изменить курс, намеченный Императором. И как только ощутила прилив холодной уверенности политической власти, так тревога сразу отступила.
– Наш Воскрешенный Отец вряд ли пожелает прислушаться к нашим советам, наше утешение ему тоже вряд ли нужно, – проговорила Оксам. – Но все же попробуем привлечь его внимание.
До тех пор пока Лауренту Заю не исполнилось двенадцать лет, он был, что удивительно, самым высоким из своих одноклассников. Не самым сильным и не самым быстрым. Просто долговязым неуклюжим мальчишкой в мире, где в фигуре ценились ловкость и компактность. Задолго до рождения Лаурента на Ваде избрали губернатором (а потом многократно переизбирали) невысокую, плотного телосложения женщину, которая всегда стояла, сложив руки на груди и широко расставив ноги, – ни дать ни взять, символ стабильности. Когда Лауренту исполнилось семь стандартных лет, он стал молиться Воскрешенному Императору, дабы тот сделал так, чтобы он, Лаурент, перестал расти, однако путь к небу упорно продолжался. К одиннадцати годам уже поздно было просто перестать расти: Лаурент миновал отметку среднего роста для взрослого ваданца. Он умолял Воскрешенное Божество уменьшить его, но киберкомпьютер, обучавший Лаурента биологии, объяснил, что рост вниз с научной точки зрения маловероятен, по крайней мере – в течение ближайших шестидесяти лет. А на Ваде не было принято молиться Воскрешенному Императору об изменении законов природы, ибо это были, в конце концов, и Его законы. Всегда отличавшийся логичностью Лаурент Зай стал просить Императора о единственно возможном решении возникшей проблемы: о том, чтобы Он сделал и его однокашников ростом повыше, чтобы подросли пэры Империи или чтобы произошел какой-нибудь демографический сдвиг, в результате которого Лаурент был бы спасен от участи изгоя.