Привязанный к столу раб не кричал, ему не дали такой
возможности.
Ядовитое масло красавки с шипением капало на раскалённый металл.
Душистые испарения забивали запах горелого человеческого мяса, но
волна чужой боли била в солнечное сплетение и обжигала мозг.
В помещении, где Агескел любил пытать и допрашивать, было
благостно и уютно: каменные полы с подогревом, со вкусом
подобранные картины (из тех, на которых цветные пятна будоражат
эмоции), хорошее освещение, удобная, коллекционная мебель.
Не для всех, конечно, удобная. Вряд ли рабу нравилось лежать в
нелепой и вынужденной позе, которая уже сама по себе причиняла
страдание.
Однако пленник, привязанный так, чтобы видеть муки раба,
выглядел равнодушным и безучастным.
Даже тренированные чувства Агескела не сумели уловить в нём
страха. Куда уж томографу? Тупая машина...
Запах горелого мяса стал слишком навязчивым. Энсель заёрзал в
кресле и покосился на брата. Агескел успокаивающе кивнул:
– Скоро всё поймём, Кико.
Наедине братья называли друг друга по второму имени. Вторым
именем Агескела было Сейво, а сиятельного брата он ласково называл
Кико.
Понятно, что эрцог Нарья нервничал. Поймать шпиона в самом
сердце родового гнезда. Шпиона наглого и не скрывавшегося
совершенно.
Его нашли во внутренних покоях Кико. Пришелец листал его личные
записи!
Агескел небрежным жестом велел убрать истерзанного раба и
уставился рыбьими глазами на пленника.
Выглядел тот как мужчина средних лет, был светловолос, небрит.
Но что-то подсказывало аке (двоюродному брату), что даже с
внешностью здесь всё не так просто. Стоило сощурить глаза, как она
становилась мутной, как река по весне, начинала меняться и
течь.
Эрцог не мешал брату. Лишь наблюдал за ним, более опытным в
допросах и пытках. Вот губы его пришли в движение, но звуков не
последовало.
Двое прислужников смотрели на эрцога пристально, ловя малейшие
изменения в его лице. На их обнажённых телах змеились причудливые,
симметричные узоры-шрамы: Агескел любил на досуге вырезать по
задыхающемуся от боли живому, соревнуясь с самим собой в
изысканности рисунка.
– Собаки, – неожиданно проронил пленник, очнувшись от своих
туманных раздумий и подняв глаза на прислужников.
В голосе было сочувствие. До этого он совсем ничего не говорил,
а серые глаза смотрели и не видели.