— Э-эм... сударь, вы не желаете пить за здоровье ее светлости
княгини Зеленого дома? — со страшной рожей проговариваю, глядя на
побледневшего Лютика, который сегодня сменил галстук-бант на
салатовый.
— Ну что же вы, Розенкра́йц? Такой тост! Как можно? —
промолвила, приблизившись, явно не выспавшаяся Миронь. При этом
протянув мне свой серебряный походный кубок, чтобы и ей налили.
Проклятье, не предусмотрел.
— Ой! Вот я растяпа. Такой нектар разбил(икнул). Трактирщик,
лучшего вина мне и ее чести, бегом каналья! — кое-как всё же
выкрутился я. А переступив осколки от «оброненной» бутылки с
отравой, обращаюсь уже к едва живому Лютику-Розенкрайцу. — Ну что
же вы, сударь, поспешите. Скоро ведь будет другое вино, а ваш сосуд
еще полон. Получается, по вашей вине здоровье ее светлости под
угрозой! Ну же, пейте. Пейте! Ой, какой вы не ловкий. Но как же
хорошо, что есть друзья, которые подхватят ваш кубок и не дадут
пролиться этой драгоценной жидкости. Прошу. До дна!
Вот же сука, едва не выплеснул отраву, но не на того попал. Я
успел-таки подхватить его чашку, и даже почти ничего не
пролилось.
— Я... Я н-не... — заблеял неудавшийся отравитель, с надеждой
прикипев взглядом к моей опустошенной кружке.
— Пей, гад! Иначе я волью это в тебя, — шиплю в лицо уроду,
который всё ещё надеется под шумок моего падающего тела
отпетлять.
— Что такое? — не понимая встрепенулась Миронь.
— А пусть ОН расскажет, — решаю всё же не доводить до
смертоубийства, но прекратить на этом наше совместное путешествие.
Ну, я надеюсь, что она турнёт его или сойдет вместе с ним.
— Розенкрайц? — растерянно перевела на него взгляд
бордововолосая. — Отвечайте, сударь.
— М-милая М-миронь... Я не в-виноват... Н-но...
— Что ты сделал, прощелыга? — на что, закономерно, не
последовало вразумительного ответа от рыдающего скользкого гада. А
после Граст обратилась ко мне. — Сударь, откуда у вас ЭТО вино?
— Доставили в номер, как презент от одной(пауза) известной нам
двоим особы, — решил я поиграть в витиеватые фразочки и намеки.
Стыдный стыд.
— От меня, что ли? — не поддержала меня ее честь, разбив в
дребезги мои рабоче-крестьянские представления об изящной
словесности и светских беседах.
— Угу, — аристократично ответил я.
— Ты знаешь что внутри? — повернувшись к Лютику, спросила
строгая Миронь, но ответом было его невразумительное мычание. —
Понятно. Это ты послал? Ясно. Вставай, за мной.