Спустя год после своего воцарения на российском престоле я мог с
сожалением констатировать –от наивного, доброжелательного и
доверчивого цесаревича Алексея, каким я пришёл в этот мир,
практически ничего не осталось. Я ожесточился, растерял большинство
моральных принципов, не доверял никому. Я остался на стороне добра,
но уверился, что оно должно быть с кулаками. И немалую роль в этом
сыграл мой брак с Маргарет Йоркской. Свадьба состоялась спустя
полгода после коронации. Глядя на её надменное, высокомерное
поведение, на постоянные попытки пристроить меня под острый
английский каблучок, я понял, что её сходство с Дашей было чисто
внешним. Не хватало ей и душевной мягкости, и тепла, и способности
сопереживать, и самоотверженности, которыми меня покорила в своё
время Дарья. А возможно, просто я – как личность, как мужчина – был
ей неинтересен. И блеск в глазах Маргарет зажигался только от
роскоши и политического веса малой короны Российской империи,
которую я собственноручно водрузил на её светловолосую головку…
Первый серьезный конфликт с женой состоялся после моего решения
одарить Светлану титулом и высокой должностью при дворе. Топая
ногами и оглушая меня пронзительными визгами, Марго требовала
выгнать наглую девку, лишить её всех привилегий, которые она
получила «известным путём»… Мрачно глянув на истеричку, я
отправился в ванную, набрал холодной воды – и окатил суженую ею, с
улыбкой припомнив, как сестры подобным образом будили меня на
тренировку… Пока внучка королевы беспомощно хлопала ресницами, в
ужасе ощупывая испорченную прическу и насквозь вымокшее богато
украшенное платье, я воспользовался благословенной минутой тишины и
негромко, но четко и выразительно объяснил ей, что император здесь
я, и мои решения окончательны и не имеют обратной силы. И какими
путями мои подданные получают награды от меня – судить не ей.
В её взгляде изумление граничило со злобой и затаенной
ненавистью. И я понимал, что тихой семейной жизни мне не
видать.
Спустя час после нашего скандала Маргарет тайком отправилась в
резиденцию графа Дарема, с требованием вернуть её на родину и
немедленно объявить войну этой дикой стране с грубыми мужланами,
имеющими смелость поднимать руку на представительницу королевской
семьи. Но была под конвоем своих же соотечественников доставлена
обратно во дворец, причем сам посол Англии приватно принёс мне свои
извинения и уверил, что любые меры воспитания, кои я сочту
необходимым применить в отношении строптивой жены, будут приняты её
семьёй, как должное.