На
следующий день они подняли на поверхность столпы, покрытые кибой
абы Альтаса, и разместили их перед входом в поселение, сделав
знаком живого асайского присутствия для любого путника. Сам же вход
аба Альтас постарался прикрыть стеблями недр, расположив их таким
образом, чтобы у возможного посетителя не возникло особых
трудностей, если он захочет попасть внутрь. Аба даже оставил на
пустом монолите небольшие инструкции по этому поводу. После всех
этих приготовлений они с удобством расположились внутри капсулы
трансфера и отправились в путь вместе с новым рассветом.
Ае восседал
перед ставшей прозрачной передней стенкой капсулы, управляя её
движением в волнах, а аба Альтас и Гиб Аянфаль уселись сзади на
пылевых стеблях. При этом, как и прежде, дорогу выбирал молодой
асай. Иногда, желая лучше прислушаться к пространству, он покидал
капсулу и шёл по холмам, вглядываясь в небо и дали, а трансфер в
это время неслышно скользил рядом, чуть приподнявшись над
песком.
Странствовать так было гораздо удобнее. Трансфер
оказался настоящей маленькой обителью, всюду доступной им. В нём
можно было хранить запасы пасоки и укрываться от зноя и сильных
ветров. Единственное, чего теперь опасался Гиб Аянфаль, – как бы не
проглядеть кого-нибудь из асайев, а потому он всегда просил Ае
вести трансфер не слишком быстро.
Передвигались они только днём при свете Золотой
звезды, отправляясь в путь после восхода, а останавливались, когда
звезда начинала клониться к закату. По вечерам аба Альтас выносил
чашу наружу и сам готовил пасоку, а затем разливал её по пиалам. Ае
и Гиб Аянфаль в это время сидели рядом. Их окружал тёплый оранжевый
шар света, создаваемый Ае. Он окутывал их, подобно куполу, ограждая
семейный круг от сгустившейся над Пустыней призрачной темноты. В
такие моменты Гиб Аянфаль всем нутром чувствовал, насколько они
стали сплочёнными в этих нелёгких условиях. Он смотрел на абу и Ае,
любуясь ими, слушая их слова, погружаясь внутрь дружественных
внутренних полей. Не хватало только младших – сестры Гиеджи и
родича Эньши. Гиб Аянфаль старался оживить их образы в своих
воспоминаниях, представляя, будто они здесь и сидят по бокам от
него. Эньши он упорно представлял таким, каким он был во времена
его ухода – маленьким пятиоборотным ребёнком с огненно-рыжими
волосами. Он наверняка вёл бы себя непоседливо – вертелся, прежде
всех заглядывал в чашу, спрашивая Ае и абу то об одном, то о
другом. Когда Эньши только появился в их обители, ещё не считаясь
родичем, Гиб Аянфаля такое поведение порядком раздражало, но сейчас
он понимал, что отнёсся бы к этому заведомо спокойнее.