Пустыня Гаэ - страница 53

Шрифт
Интервал


С тех пор и этот храм, и зала тщательно оберегаются и используются только для инициаций Гейст. Эту церемонию проводит старица Альбра, младшая дочь самой Гаэ Онсарры. Она – одна из самых долгоживущих асайев, сохранивших пурное тело, и потому её иногда называют «Старейшей».

Когда-то Альбра была первой белой матерью и матриархом храмов, но давно отошла от активных дел. Так как она почти не покидает своих покоев в храме Рутты, предпочитая непрерывно пребывать в волнах, то чести увидеть её удостаиваются немногие. Я сам встретил её тогда в первый раз: присутствие на Великих Играх было для Старейшей лишней суетой. Как нетворящая матрона-старица она облачалась в особые одежды – тёмно-синее одеяние, скрывавшее её тело почти до пят.

Присутствовать в Храме Праматери дозволялось только гаэньши и их избранным дочерям. Я же сам оказался допущен только из-за стечения сразу трёх обстоятельств: я был сыном Шамсэ; Аммани и Сагита сами желали меня видеть; я был Гэрером. В противном случае Старейшая не дозволила бы мне войти в зал, где я оказался единственным, к кому не положено обращаться на «она».

В храме присутствовало семь десятков воплощённых гаэньши, а незримых было не сосчитать. Откровенно говоря, точно число наследниц Гаэ остаётся загадкой даже для Гэрера.

Аммани лежала на алтарном ложе, уже погружённая в небытийный сон, и всё вокруг неё устилали белые цветы с острыми лепестками, чуть колеблющимися в потоках волн. Старейшая сняла чёрную кибаху с её глаз, и потому я видел повёрнутое на бок спокойное лицо с закрытыми глазами, совершенно отрешённое от всего. На ней не было более ни её обычных одежд, ни синих и золотых лент. Вместо этого пурное тело седьмой Гейст скрывала лёгкая белая туника. Аммани казалась безмятежно и мирно спящей, в этой момент в ней не было и тени величия, лишь вечный, всепоглощающий покой. И… на это было просто невыносимо больно смотреть. Многие её дочери, и я сам, и моя мать, и Линанна не могли сдержать слёз, провожая её. Что касается Саники, то она плакала так безутешно, что у неё всё лицо было в чёрных разводах от истекающей из глаз пыли.

Сагита подошла к ложу и совершила поклон, после чего остановилась, ожидая, когда Старейшая преобразует её синий наряд техника глубоких волн в такую же одежду, какая была на её матери. Она делала всё это с ритуальным спокойствием, но я как никогда пронзительно воспринимал её глубоко скрытые чувства. Взвинченное до пика предчувствие величайшего долга соединялось в ней с острыми переживаниями, которые заставляли всех окружающих проливать жгучие слёзы. После того, как Старейшая отступила от неё, Сагита легла рядом с матерью. Она повернула к ней голову, в последний раз вглядываясь в замершее лицо и ожидая напутственных слов на пороге вечности. И тут случилось то, что лично я воспринял как чудо. Глаза уснувшей Аммани, дрогнув, чуть приоткрылись, и она одарила Сагиту последним взором, исполненным тепла. Её рука поднялась, и тонкие пальцы коснулись лба дочери в сокровенном жесте последней ласки. После этого она замерла уже навсегда.