Для
творения монад на поверхности Анис-Гитэна раздували «подпиточные»
вселенные, в которых зарождалась жизнь и шло преобразование лёгкой
монадной энергии в тяжёлую. Когда вселенная вырабатывала
достаточное количество тяжёлых монад, пра-асайи безжалостно
схлопывали её, передавая монадную энергию творицам. Так могло
продолжаться вечно, пока это всё не прекратила та, кого мы зовём
великой Праматерью Гаэ Онсаррой.
Гаэ Онсарра
подняла восстание, желая освободить простых пра-асайев и младшие
монады от Тирании Ци. Дело её было трудным и долгим, но она
одержала победу и взорвала Анис-Гитэн, совершив последний акт
миротворения. Заточённая в Анис-Гитэне материальная энергия
освободилась и раздулась во множество вселенных, коим мы не знаем
числа. Все они ныне связаны между собой реликтовыми
пространственными ходами, которые мы зовём вратами. И Анисан ныне –
один из многих. Но он не был сотворён взрывом. Анисан – это то, что
осталось от пространственного кольца Анис-Гитэна. И первые десять
Светил, держащие его пространство, были теми Гитэнами, которые
уцелели в устроенном Гаэ взрыве. Лишь позднее мы преобразовали их в
Светила.
Гаэ и её
последователи выжили во взрыве и назвали себя асайями. Они
поселились на твердынях, обращающихся вокруг Светил, и зажили в
свободе. Но Гаэ считала, что рано или поздно асайи должны оставить
Анисан и дать ему погибнуть, иначе он погубит асайев. Всё дело в
том, что Анисан не может получать новые тяжёлые монады. Они теперь
рождаются за его пределами. Здесь же мы живём и воплощаемся за счёт
тех монад, которые успели запасти ещё пра-асайи и которые остались
после их гибели. А погибло их невообразимо много... Но сколь бы ни
было велико число монад, оно всё же конечно. И потому рано или
поздно наступит миг, когда пробудится последний асай и это будет
конец путей для всего Анисана. Только выход в дикие пространства
способен открыть асайям новый путь, научить их жить вместе с
младшими цивилизациями. И этот шаг асайи должны были совершить уже
сейчас. Так говорила Сагита-Гейст.
После того,
как синий консул смолкла, в зале вновь установилась давящая тишина.
Только ловицы оставались спокойны, они-то уже выразили своё
согласие в словах Кинавы. А белые матроны, не произнося вслух ни
слова, обменивались помыслами, исполненными сомнений.