Действительно, поезд уже стучал на развилках пути, показался вокзал. Профессор спрятал «Звездные дневники» в портфель, взял накидку и сказал, улыбаясь:
– Политические отношения развиваются в космосе не один миллиард лет, но наблюдать их нельзя даже в самый большой телескоп. Поразмышляйте на досуге об этом, а пока – до свидания, дорогой господин Тиши! Знакомство с вами было для меня честью...
Я, все еще под сильным впечатлением от этой встречи, разыскал у здания вокзала черный «мерседес», в котором ожидал меня Трюрли. Садясь в машину, я протянул ему руку. Он взглянул на меня, словно не мог взять в толк, что это такое высовывается из моего рукава, а затем прикоснулся к моей ладони кончиками пальцев. Хотя шофер не мог нас услышать – он сидел за прозрачной перегородкой, – адвокат произнес очень тихо:
– Господин Кюссмих дал показания...
– Сознался? Это хорошо, – машинально ответил я и тут же сообразил, что сказал не то: ведь я разговаривал с его адвокатом.
– Для вас – нет, – бросил он холодно.
– Извините, что?
– Он сознался, что дарственная была трюком...
– Как это – трюком?.. Не понимаю.
– Будет лучше, если мы продолжим разговор у меня.
Мы замолчали. Его ледяной вид удивлял меня все больше; но когда мы очутились в его кабинете, шило вылезло из мешка.
– Господин Тихий, – сказал Трюрли, усевшись за письменный стол, – показания доктора Кюссмиха совершенно изменили ситуацию.
– Вы полагаете? Потому что они были ложными? Он оклеветал меня?
Адвокат сморщился, словно услышал что-то непристойное.
– Вы находитесь у адвоката, а не в зале суда. Клевета – нет, вы только подумайте! Уж не хотите ли вы сказать, господин Тихий, что доктор Кюссмих ни с того ни с сего, ради ваших прекрасных глаз подарил вам объект стоимостью восемьдесят три миллиона швейцарских франков?
– О стоимости речи не было... – пробормотал я, – и... и с этим вот вы пришли ко мне...
– Я сделал то, что поручил мне мой клиент, – сказал Трюрли. Глаза у него были голубые, как у профессора, но далеко не столь симпатичные.
– Как же так... Вы хотите сказать, что вручили мне эту дарственную с задней мыслью?
– Мои мысли тут ни при чем; это область моей психики, которая правосудию безразлична. Итак, вы пытаетесь утверждать, что приняли в дар от совершенно незнакомого человека восемьдесят три миллиона без всяких скрытых соображений?