Никого уже видеть не хотелось. В душе
всё клокотало. Казалось, что и для меня эта ночь способна стать
последней. Как же мне всё пережить? Тихо-тихо открылась дверь, и
вошёл младший брат мой, Алёша. Одиннадцать лет ему было, учился он
неплохо, переписывались мы с ним постоянно. Алёша всё ко мне рвался
на войну, но пока рано ему ещё было. Вошёл и как котёнок бесшумно
ко мне. Смотрит на меня, испуганно так. Я улыбнулся ему, он робко
мне в ответ, и говорит:
- Братец Пашенька, плохо тебе?
- Плохо, Алёшенька! Плохо! – голос
срывался…
- Так, может, поплачешь, братец?
- Не могу, Алёшенька! Не волен я, ибо
не просто человек, а император, пусть и соправитель, но император.
Грех мне слёзы лить, когда отечество моё страдает. Негоже нам,
царям о своей боли переживать – действовать надо! Бог на нас
смотрит!
Он прижался ко мне тёплым комочком и
тихо сказал:
- Коли тебе, Пашенька, плакать
нельзя, можно я за тебя поплачу?
- Поплачь, братец, поплачь!
Он, лёжа у меня на коленях, плакал, а
я гладил его по голове и молчал. Именно его слёзы дали мне ту
отдушину, в которой я так нуждался. За эту ночь я смог найти в себе
силы.
Утром я был грустен, но уже твёрд и
разумен. Я был готов вернуться к делам. Это странное письмо
московского генерал-губернатора Салтыкова, в котором он сообщил о
смерти моей супруги от чумы и почти более ничего, только скулёж и
просьбы о прощении. Информации о ситуации толком не было. Что он
там, с ума совсем сошёл? Что случилось в городе? Как Маша могла
заболеть чумой, которую нам удавалось сдерживать даже в княжествах?
Ответов не было, а я желал их услышать.
В Москве у нас пока не было
нормальной сети агентов, мы начали только строить её на слабом
фундаменте, что возвела там Тайная канцелярия. Скорее мы имели там
информационное бюро, но тогда где эта информация? Захар, дубина
эдакая, не доложил мне о том, что уже две недели к нему не
прилетают голуби из Москвы, посчитав это неважным на фоне событий в
столице. Он ждал курьеров от своих агентов, а первым успел
Салтыков…
После этого он судорожно попытался
исправить свою ошибку и выяснить подробности событий в Москве. Пока
единственным источником информации был тот самый курьер, который
привёз депешу от Салтыкова, но све́дений от него мы получили очень
мало – он знал только то, что в Москве чума. Ещё в самом начале
эпидемии, он вместе с Салтыковым убыл из города в усадьбу
фельдмаршала в Марфино, где и находился всё это время. До него
доносились слухи, что в Москве начался бунт, погромы. Салтыков
заволновался, но боясь болезни, не вернулся в город. О содержании
письма курьер ничего узнать не успел, ибо был незамедлительно
отправлен ко мне.