- Михаил Васильевич там! Отходит он!
Уж не знаю, как и… Но Вы всё же его любили и я... Я вот…
- Боже, да что же происходит? Что? –
уже не сдерживаясь, заорал я.
Емельян, путаясь в словах, объяснил
мне, что старый учёный при обороне Зимнего сильно простудился. Он
не думал о себе, бегая по морозу в одном камзоле, часто
распахнутом. Недугов у Ломоносова было уже множество, и новую
болезнь сразу даже не заметил. А вот после моего прибытия, когда
всё успокоилось, Михаил Васильевич понял, что заболел, и хворь его
уже тяжёлая.
Я слишком был занят подавлением
мятежа и мало обращал внимания на окружающих, а оказалось, что мой
старинный друг уже несколько дней лежит дома в горячке. Врачи
бегали вокруг него, но помочь не умели. И вот теперь он понял, что
ему не победить болезнь.
Я бросился к нему. Мороза я не
чувствовал. Белошапка, сдержанно ругаясь, обмотал мне лицо шарфом.
Я скакал с ощущением, что опаздываю к очень-очень важному…
Что же, я не успел принять его
последний вздох, моего дорогого друга, соратника и учителя… Рядом с
ним были его дочь, зять и Эйлер – старый слепой математик прибыл к
своему умирающему товарищу.
Эйлер плакал, не стесняясь. Он
передал мне предсмертную просьбу Ломоносова – сберечь его научное
наследие. Учёный протянул мне огромный свёрток бумаг — последние
работы академика, которые он в спешке заканчивал уже на ложе
смерти. Господи, когда же закончится этот кошмар! Сколько же ещё
будут уходить близкие мне люди? Кто ещё уйдёт от меня этой
кошмарной зимой?
Боль прорвалась. Смертей было очень
много. Да, детали – они всё меняют… Я не ждал такого и теперь
платил за свои ошибки. И пусть душа моя просто разрывалась от боли!
Но не во мне же дело! В маме, в Гришке, в Захаре, в Эйлере, во всех
людях, которые поверили мне, и которые шли против меня! Мне надо
держаться!
Как мне скрыть свою боль от
окружающих? Но я же триумфатор! Я монарх! Я символ их победы! Я
обязан довести своё дело до конца! И я должен ничего им не
показать! Должен, и всё! Я дал себе клятву не пытаться заглушить
свою боль алкоголем, ибо так можно стать законченным пьяницей,
остановиться будет очень сложно. Надо взять себя в руки.
Я снова не спал в эту ночь, сидел в
кабинете, смотрел на огонь в камине и вспоминал близких людей.
Громкий баритон Ломоносова и его гениальный ум, лаковое
поглаживание руки Разумовского и его мудрые советы, и твёрдое
плечо, на которое я всегда мог опереться, и мою Машу – самую
нежную…