Луна потихоньку ползет в небе, на истоптанной земле шевелятся наши короткие тени; пахнет травой, разрытой землей, росистой свежестью дышит сонный простор.
– Такое не забудется. Долго будет помниться. До гроба, – прочувствованно продолжает Желтых. – Но и мы однажды ее выручили. Тут, видно, не все знают. Кто помоложе – не был. Кто с той поры остался? – оглядывая нас, спрашивает командир. – Попов – раз, ну Кривенок, остальные новички. Как-то под вечер нас перебросили на фланг, – затянувшись, говорит Желтых и гасит о землю цигарку. – Стояли в вишеннике, я, помню, присел переобуться. Ребята окоп роют. Грязи – на каждом сапоге полпуда. И тут прибегает солдатик – так и так, мол: в хуторе немцы раненых окружили. Двадцать солдат и одна девка. Отбиваются, помогите. А до хутора километр с гаком. Слышим, стрельба усилилась. Не докопали мы окопа, бросили лопаты, автоматы в руки – и туда. А Попов зарядил орудие и давай палить. Один, а ловко так, брат, палил. Бежали мы и радовались.
– Снаряд туда стрелял, снаряд сюда стрелял, хату не задевал, – довольно усмехается в сумерках Попов.
– Ага, ладно приловчился. Около часа мы карабкались на бугор, а Попов все не допускал немцев. Подбежали, ударили, немцев отбросили – и в хату. А там пехотинцы, саперы и, глядим, Люся, раненная в ногу. Повытаскивали всех, потом кто как мог из-под огня выбирался. Люсю Кривенок выносил. Обхватила она его за шею, так и волок он девку через все поле. А минометы лупили – думал, пропадут оба. Но обошлось. Только я неделю боялся – а ну, думаю, комбат снаряды проверит. Попов чуть не все расстрелял. Хорошо, что танки нас тогда не потревожили.
– Было законно! – подтверждает Лешка и бесцеремонно врывается в наше приглушенное, по-ночному задумчивое настроение. – Вот у меня такое было, что ахнешь! В госпитале. Как родная стала, даже больше. Вот история…
И он со всеми подробностями начинает рассказывать нам «полтавскую историю» о том, как встретилась ему «изюминка-сестренка», и как доставала обмундирование, и как он, переодевшись, перелезал через забор и бежал к ней на окраину, и обо всем, что было дальше. Мы молча слушаем. От всех этих приключений отдает пошлятиной, хочется остановить его: «Неправда! Врешь ведь!» Но никто не перебивает Задорожного, все со скрытым любопытством слушают до конца.