Эта мысль принесла непередаваемое облегчение. Стриж прикрыл
глаза и от души поблагодарил ангела-хранителя, совершившего чудо
даже по библейским меркам.
— Ты с ним нянькаться собрался, Рябой? — в уши врезался хриплый
мужской голос.
Лёха открыл глаза, повернул голову и растерянно уставился на
двух людей, словно сбежавших из массовки исторического фильма про
испанских конкистадоров. Оба в чёрных кирасах и шлемах, длинных
плащах с откинутыми капюшонами и откровенно гнусным выражением на
харях. Один — взрослый мужик, явно за тридцатник, с роскошными
чёрными усищами, а второй — сопляк с рябой мордой и жалкой порослью
под носом.
— Так десятник сказал пустышек помыть, — растерянно отозвался
молодой.
— Всему вас учить надо, — хрипло проворчал усач и опрокинул на
Лёху жбан холодной воды.
От неожиданности тот вдохнул жидкость и судорожно закашлялся. На
миг снова показалось, что его затягивает под лёд, в жуткий
потусторонний холод, и разум уступил животному страху. Страху перед
чем-то невообразимо-чуждым человеку.
Мгновение помешательства миновало и пришла злость, спалившая
страх до тла. Стриж наконец сумел вдохнуть и снова закашлялся.
— Понял? — поинтересовался у Рябого усач, не обращая внимания на
отплёвывающегося у его ног человека.
— Прибью, — хрипло пообещал Лёха.
Мужики уставились на него с таким изумлением, словно подало
голос одно из стоящих неподалёку вёдер.
— Заговорил чё-то непонятное, — поделился наблюдением Рябой.
— Ага, — согласился с его выводом хриплый. — И, по-моему, он
хамит.
— Похоже, — сопляк гаденько хихикнул.
Усатый сплюнул и больно пнул Стрижа под рёбра.
— Ах ты сучий... — тот вскинул руки чтобы перехватить следующий
удар и замер, ошалело глядя на самые настоящие кандалы.
Зрелище было настолько поразительным, что Лёха ненадолго позабыл
и об обидчиках, и о намерении проредить им зубы. На нём красовались
не наручники, не кустарная конструкция из цепи, одолженной у
соседской собаки, а самые настоящие кандалы. Такие он видел только
в музее: металлические «браслеты», соединённые цепью.
Наклонив голову, Стриж увидел такие же «украшения» у себя на
ногах. Ещё одна цепь тянулась от широкого ремня из толстой кожи,
опоясывающего талию, и крепилась к массивному металлическому кольцу
в дощатой стене.
Вдобавок ко всему, одет он был во что-то вроде длинного серого
балахона со следами свежей блевотины на груди.