С
благодарностью посмотрев на него, Таня шмыгнула носом и
продолжила:
- Он как
потянется к ним ветками, как схватит! Они руками машут, кричат. Тут
как начал дуб ветками хлестать их... Хлестал — хлестал, хлестал —
хлестал!
До поздней
ночи в доме старосты горел свет. За это время гости уже прикончили
и первую бутыль, а потом и вторую, что незаметно выложила на стол
хозяйка. Долго они говорили: и так и эдак спорили, да рядили. В
конце концов, решили сидеть молча и ждать, что дальше
будет.
Над столом
кругами огромная жирная муха. Круг за кругом она кружила над
склонившимся над бумагами человеком. Зеленоватое, переливающийся в
восходящих лучах солнца, брюшко, то приближалось к самому уху, то
наоборот отдалялось, что делало противный жужжащий звук еще более
надоедливым. Хлоп! Не выдержав, человек резко ударил по зловредному
насекомому пачкой бумаги.
-
Проклятье! - закричал он, когда летающая тварь благополучно
избежала гибели. - Что за чертова страна?! Чертовы мухи!
Через
мгновение дверь открылась и в деревенской горнице появился
заспанный солдат — глаза красные, гимнастерка в
складках.
- Господин
капитан?! - его голос был полон рвения и выражал такое почтение,
что офицер почувствовал себя минимум на одно звание выше, а может
быть и на два.
Несмотря на
остро испытываемое раздражение, Курт Штеффель, командир
истребительной команды 137 пехотной дивизии, сдержался от
очередного проклятья и почти спокойным голосом спросил:
- Ты вызвал
старосту? Так, что стоишь? Бегом!
Всегда
отличавшийся крепкой выдержкой, практически стальными нервами, Курт
с удивлением отметил, что срываться стал гораздо чаще. Если в
польскую или французскую компанию о его самообладании и
целеустремленности ходили легенды, что не раз было отмечено и
командованием, то сейчас и здесь он словно с цепи
сорвался.
- О, черт!
- вновь вспылил он, с силой ударив по столу. - Это насекомое меня
уже достало!
Сейчас,
когда срок его командировки на Восточный фронт исчислялся уже
несколькими месяцами, Штеффеля начали все чаще посещать странного
рода откровения, о которых даже подумать было страшно. «Все дело в
этой чертовой стране! - зло смотрел он на гору скопившихся перед
ним бумаг. - Везде, как у людей! Все на своем месте, все ясно и
понятно. Начальник сказал — подчиненные сделали. Но здесь...
Эти...». Его уже мучило не злоба, а самая настоящая ненависть —
ненависть ко всему, что он здесь видел, и кого здесь
встречал.