Вместо
ответа его плечи кто-то обнял и прислонившись зашептал:
-
Степанушка, родненький, не надо... Не говори так! Это наше
испытание и не нам, грешным, познать божий промысел... Молчи,
Степанушка, молчи лучше!
- Что? -
женские слова жалили его прямо в душу. - Ты что такое говоришь! -
разжав обнявшие его руки, он повернул лицо; мокрые дорожки слез,
красные от бессонницы глаза да перекошенный рот превратили его лицо
в настоящий оскал. - Какой к лешему промысел божий?! Это в вот в
этом промысел божий? Или может мы сами должны были им наших деток
отдать? Ты, что капустная головенка, такое говоришь? … Танька наша,
она може грешник несусветный...
Женщина
оторопела хлопала ресницами, видя надвигавшуюся на мужа
грозу.
-
Степанушка, не надо. Не надо! - мелкими шажками она отходила к
печке, словно именно она сможет защитить ее от разгневанного мужа.
- Ты что Степанушка? - вдруг, вставший мужик с хрустом разорвал
ворот рубахи. - Что... что делаешь?
Смотря мимо
нее, куда-то прямо в угол, он стянул с шеи толстый замасленный
шнурок и бросил его прямо на пол. В полной тишине, почти не
прерываемой с шумно вздыхавшей женщиной, небольшой кусок
потемневшего от долгого соприкосновения с кожей металла с глухим
стуком ударился о пол.
- Вот, что
я решил! - вновь заговорил он и в этом глухом голосе не было больше
жуткого отчаяния и растерянности; звучала лишь страшная тоска и
решимость. - Нет больше моих сил..., - почерневшие, покрытые
заусенцами, пальцы с силой раздирали грудь. - Горит у меня все вот
здесь, в самой серёдке! Не верю я больше... Нет никакого божьего
промысла! - с каждым чеканным словом лицо плечи его жены все больше
опускались вниз, словно на них давил неимоверный груз. - Нет в этом
ни чего божественного! Есть лишь грязь и злоба людская, матка
курва! Нет... это не бог! Вот они, родимые, …, - он вытянул куда-то
в сторону здоровые словно лопаты ладони и яростно затряс ими. - Вот
кто, ими, все зло то и творим! Бог?! Ха-ха-ха! - горький смех
добавил еще малую толику в это безумие. - Бог?! Сами творим, а
потом … ха-ха-ха … поклоны в церкву творить...
- Степан, -
в спину ему, словно выстрел раздался чей-то хриплый голос. -
Слышали мы тут, что ты гутарил...
У входной
двери, занавешенной пестрой тканью, стояло несколько мужчин,
комкавших в руках картузы.