– Сожалею.
– Развяжите меня, – попросил Панкрашин.
– Это успеется. Я хотел бы кое-что уточнить. Три фамилии: Нуркин, Немаляев, Кочергин.
– Норкин? Не знаю такого. Да развяжите же!
– Врешь. Кочергина, чёрт с ним, мог и забыть, а вот Нуркин… не верю.
– Вы не из милиции? – запоздало насторожился Панкрашин.
– Федя, он не из милиции, – подтвердила женщина.
– Из Ополчения мы, – сказал Константин, присаживаясь на низкую софу. – Из Народного.
Федя изогнул брови в дикий зигзаг и выпучил глаза.
– Переигрываешь, полковник, – сказал, покачав головой, Костя. – Разве так удивляются? Это из детского утренника, а у нас с тобой пьеса для взрослых.
Он снял плащ и, аккуратно положив его рядом, поправил на плече винтовку – вместо предупредительного выстрела.
– Правда, правда, – засуетился на своем стуле Панкрашин. – Не знаю я никакого Норкина, клянусь!
– Он правда не знает, – поддакнула женщина.
– Слова, слова, слова… – разочаровался Константин. – Мне бы попозже зайти, чтоб вас сперва эти ухари обработали.
– Погодите, вы сказали – полковник? Я же сержант. Ха-ха! Сержант запаса!
– Ну и здоров ты врать, Панкрашин, – с укоризной молвил Костя, нажимая на спусковой крючок.
Передняя ножка стула расщепилась, и полковник грузно повалился набок.
– Второй будет в колено, – предупредил Костя. – Представляешь, как это больно?
Он на мгновение задумался: откуда? Откуда он про колени?.. И всё же Константин не сомневался: пуля в чашечку – это невыносимо, это на грани болевого шока. А кроме боли – ужас от сознания того, что до конца жизни будешь хромать. И полковнику это известно не хуже. Впрочем, про конец жизни он тоже должен догадываться. В черном списке Народного Ополчения он стоит четвертым.
– Шутки в сторону, полковник.
– Честное слово, – прохрипел Панкрашин. – Я не…
Дальше Костя слушать не стал.
Женщина на полу взвизгнула и забилась в истерике, но, почувствовав, что на нее смотрят, внезапно оцепенела и закрыла рот ладонями.
– Умоляю вас!
– Я бы рад…
* * *
– Как самочувствие?
Человек с бородкой отодвинул бумаги на край стола и сцепил пальцы в замок.
– Мне не с чем сравнить. Я не чувствовал себя ни хуже, ни лучше. Я сегодня родился.
– Гм… гм… – лукаво сказал доктор. – И всё же вы меняетесь. Для вас это может быть незаметно, но со стороны, поверьте, – очень и очень. Полное просветление может наступить в любой момент.