Сесси медлила с ответом, и лицо ее выражало столь явное опасение, как бы не нарушить запрет, что Луиза поспешила добавить:
– Никто нас не услышит; а если бы и услышал, что может быть дурного в таком невинном вопросе?
– Нет, мисс Луиза, – сказала Сесси, ободренная словами Луизы, и покачала головой. – Мой папа совсем неученый. Он едва умеет писать, и редко кто может прочесть то, что он пишет. Я-то могу, конечно.
– А твоя мать?
– Папа говорит, что она была очень ученая. Она умерла, когда я родилась. Она… – Сесси дрожащим голосом сделала страшное признание – …она была танцовщицей.
– Твой отец любил ее? – Луиза задавала вопросы со свойственной ей глубокой, страстной пытливостью – пытливостью, блуждающей во тьме, точно отверженное существо, которое скрывается от людских взоров.
– О да! Любил так же горячо, как меня. Папа и меня-то любил сначала только ради нее. Он повсюду возил меня с собой, когда я была еще совсем маленькая. Мы никогда с ним не расставались.
– А теперь, Сесси, он оставил тебя!
– Только потому, что желал мне добра. Никто не понимает его, как я, и никто не знает его, как я. Когда он оставил меня ради моей же пользы – он никогда не сделал бы это ради себя, – я знаю, что у него сердце разрывалось от горя. Он ни одной минуты не будет счастлив, пока не воротится.
– Расскажи мне еще про него, – сказала Луиза. – И больше я никогда не буду спрашивать. Где вы жили?
– Мы разъезжали по всей стране, а подолгу нигде не жили. Мой папа… – Сесси шепотом произнесла ужасное слово: – …клоун.
– Он смешит публику? – спросила Луиза, понимающе кивнув головой.
– Да. Но иногда публика не смеялась, и тогда он из-за этого плакал. В последнее время она очень часто не смеялась, и он приходил домой совсем убитый. Папа не такой, как все. Люди, которые не знали его так хорошо, как я, и не любили его так сильно, как я, иногда думали, что он немножко сумасшедший. Случалось, они зло шутили над ним; но они не знали, как он страдает от их шуток, это видела только я, когда мы оставались одни. Он очень застенчивый, а они этого не понимали.
– А ты была ему утешением во всех его горестях?
Она кивнула – слезы текли у нее по щекам.
– Надеюсь, что да, и папа всегда так говорил. Он стал такой робкий, боязливый, считал себя несчастным, слабым, беспомощным неучем (он сам постоянно твердил это). Вот потому-то он и хотел, чтобы я непременно многому выучилась и чтобы я выросла не такая, как он.