И вдруг один из все время молчавших незнакомцев как-то резко поправил автомат и повернулся в сторону Курбана. И он сразу узнал этот характерный нос, эти губы, эти глаза. Перед ним стоял Армен, сын Вазгена, в доме которого он много раз бывал до этой проклятой войны.
– Армен, – непослушными губами произнес Курбан.
Парень замер, не решаясь повернуться в сторону чабана. Рядом кто-то передернул затвор автомата.
– Черт бы тебя побрал, старик, – с явной угрозой произнес черноусый, – напрасно ты узнал его.
Курбан обернулся. Он ничего не понимал. Внизу, в долине, шла ожесточенная война вот уже пятый год. И недавние братья-соседи – армяне и азербайджанцы – убивали друг друга, стараясь превзойти врага жестокостью и коварством. А здесь, высоко в горах, он вдруг встречает отряд, где двое азербайджанцев и двое армян куда-то дружно идут. Может, наконец наступил долгожданный мир? Это была его последняя мысль. Автоматная очередь прошила его тело, и он успел еще увидеть метнувшегося к нему парня.
– Все-таки не напрасно, – тихо произнес Курбан, – старый хлеб не забывается.
Он умер до того, как парень успел подхватить его. Шайтан с яростью бросился на чужака. Черноусый взревел, схватившись за руку.
– Стреляйте, – в отчаянии закричал он, – скорее! Это животное оторвет мне руку.
Напарник Армена, достав пистолет, быстро подошел к ним и почти в упор расстрелял Шайтана. Только после пятого выстрела собака отпустила наконец руку обидчика и, сумев проползти несколько метров, умерла у ног своего убитого хозяина.
– Проклятые идиоты, – закричал лысый, – зачем вы стреляли? Неужели нельзя было обойтись без этого?
– Он узнал одного из наших людей, – оправдывался черноусый.
– Да, – кивнул Армен, – он меня узнал. Был знакомым моего отца.
Они стояли над чабаном, почти касаясь плечами друг друга. В этот момент со стороны стада послышалось рычание двух оставшихся собак. Всем пятерым пришлось отстреливаться, чтобы не подпустить животных к себе.
И лишь покончив с собаками, все снова посмотрели на убитого. Он лежал на земле, словно удивленный интернациональным единством стоявших над ним бандитов – русского, азербайджанцев, армян. Все пятеро уже давно потеряли совесть и переступили грань, отделявшую нормального человека от бандита. Но стоя теперь над трупом старого чабана, Армен все-таки испытывал какое-то неудобство, словно смерть этого старика как-то могла отразиться и на его собственной судьбе.