Она и до сего дня с содроганием вспоминала, как при ней до смерти избили паренька, по вине которого пацанов едва не захлобучили в тюрягу. Но разве был у нее выбор, кого считать друзьями? Да если бы не Стёпа, она бы давно стала подстилкой Мишкиных приятелей! Был, конечно, вариант — пойти в полицию, и нажаловаться на нерадивых маманю и отчима. Однако, детского дома девчонка боялась больше всего.
Лучше жить в своем доме, пусть среди хаоса и побоев, чем там, где тебя запросто могут гнобить чужие, озверевшие детки.
В этом году ей исполнилось восемнадцать, но те, кто об этом не знал, подумали бы, что она совсем еще соска. Невысокого роста, миниатюрная, ладненькая белокурая Златка напоминала подростка, да и особо свой возраст не афишировала. Пробовала как-то весной пойти работать официанткой в кафе, так Мишка, сволота, узнал, что к ней там клеятся разные дегенераты, и жестко посадил падчерицу на попу, велев не рыпаться, «покамест мы с мамкой живы».
В школе учительница музыки хвалила Злату, говорила, что у неё отличный слух, и девочка могла бы пойти учиться по классу фортепиано. Она и вынашивала эту мечту, грезила, как однажды поднимется красивый занавес, явив публике ее, сидящей за черным инструментом, как ей рукоплещут, кидают на сцену букеты цветов, а после концерта она садится в роскошный белый лимузин, за рулем которого влюбленный в неё принц…
Конечно, ни в какую музыкалку Злату не отдали. Отца своего она никогда не знала, мать всё время находилась в поисках счастья, и имена ее ухажеров девчонка не трудилась запоминать. Пока эти пьянчужки не врывались в её хрупкий детский мирок, ей было на них фиолетово. Бабушка хотела оформить опеку и забрать внучку (на дочь Ирину она давно плюнула, да и та частенько поколачивала старую мать), но хваленые органы опеки заявили, мол, Галина Афанасьевна уже в почтенном возрасте, а потому усмотреть за девочкой не сможет.
Тогда-то, после очередной бабушкиной жалобы на Ирину, напившуюся и едва не спалившую квартиру, и появился в их жизни Михаил. С первой минуты, увидев на пороге этого бугая с цветами (веником), Златка поняла, что влипла. Участковый долго распинался, как был сражен красотой ее мамани, а Ира, смущаясь и краснея, одетая в новенькое платье в горошек, шептала дочери, что теперь «заживем как белые люди!»