Мертвяки круго-о-ом,
Кладбище дрожит,
В склепе за угло-о-ом
Некромант лежит
И набравшись си-и-ил,
Чуя смертный час,
Ведьме с топоро-о-ом
Отдал он наказ:
Зомбяков вон те-е-ех
Подпали огнем,
И умертви-я-а-а
Заруби-и-и потом.
А затем беги-и-и
Вдоль стены глухой,
Под ноги смотри-и-и —
И уйдешь живой…
Чесун самозабвенно подвывал, охранник вздыхал, почесывая свой
седой затылок, а я пела и чувствовала, что эта песнетерапия
действительно работает. Слезы высохли, взгляд прояснился, и голос,
которого стеснялась многие годы, казалось, стал чище, сильнее,
увереннее. Не идеальный, конечно, но и не такой уж кошмарный, как
думалось раньше. Когда я замолчала, в блоке предварительного
задержания повисла тишина. Не гнетущая, нет. А какая-то… приятная
даже. Ночь, песня, мы втроем — почти дружеские посиделки, если
закрыть глаза на решетки.
— Хорошая колыбельная, — усмехнулся дедок, подкрутив свои
роскошные усы.
— Хор-р-рошая, — согласно проурчала нечисть.
— А мне правда полегчало, — призналась я, благодарно взглянув на
охранника. — Спасибо вам.
Тот снова усмехнулся и, развалившись в кресле, задумчиво
посмотрел на меня.
— Тебя как сюда занесло-то, ведьма Катарина? — спросил
по-доброму, без издевки или ехидства.
И я, помедлив всего пару секунд, все ему выложила. Просто
потому, что с хорошим человеком ничем поделиться не жалко, а еще
очень уж хотелось выговориться. Охранник слушал, качал головой,
изредка задавал какие-то вопросы и пил стакан за стаканом,
постепенно опустошая графин.
— Да уж, девка, не повезло тебе, — подтвердил старик то, что я и
так знала. Мы синхронно вздохнули, причем все втроем. Чесун тоже
слушал и тоже сочувствовал, выражая это в коротких, но
выразительных восклицаниях: «Вот стер-р-рва!», «Вот поганец!» и
«Вот же невезуха-а-а!»
— Кроме штрафа за безбилетный проезд тебе еще и сопротивление
при аресте с побегом приписали — леший наш на тебе зло сорвал за
гнев градоначальника. Так что будешь сидеть на нарах дней тридцать,
если залог не внесут или кто-нибудь достаточно уважаемый не возьмет
тебя на поруки.
— Да кому я нужна-то? — Снова стало так грустно, что сердце
сжалось, но слезы на этот раз удержать я все же смогла.
— Сирота, что ль? — сочувственно спросил охранник.
— Нет, но…
— Ну, так пиши письмо родным, я утром отправлю с голубиной
почтой им весточку, — обрадовался он. — Приедут, заберут тебя. И
сидеть в тюрьме не придется.