— Хм… Все это, конечно, замечательно. И говорите вы, Катарина,
складно, — потерев гладко выбритый подбородок, хмыкнул оборотень. —
Но как подтвердить ваши слова?
— Никак, — понимая, что меня сейчас вежливо попросят пойти вон,
я понуро опустила голову и уставилась в пол.
— Есть один способ…
Резко вскинулась и с надеждой уставилась на Камински:
— Какой?
— Я могу считать вашу память, а заодно и проверить рассказ на
ложь. Но предупреждаю сразу, — серьезно проговорил он, — процедура
неприятная, местами болезненная, к тому же откроет мне все ваши
тайны. Согласитесь ли?
Я на все была готова. На все-все-все, лишь бы меня оставили
здесь жить и учиться. Поспешно кивнув, подошла к его креслу и,
зажмурившись, уверенно сказала:
— Приступайте.
— Может, хотя бы присядете, смелая вы моя? — с мягкой иронией
предложил ректор.
И я, приоткрыв один глаз, обнаружила рядом с собой удобный стул
с мягким сиденьем. Благодарно кивнув, опустилась на него и, сложив
на коленях руки, снова зажмурилась. Висков коснулись прохладные
пальцы, голова закружилась, и перед моим внутренним взором начали
стремительно проплывать картины недавнего прошлого.
Больно не было. Неприятно — да, особенно когда память воскресила
историю с выпавшим из окна оборотнем, в которой я чувствовала себя
виноватой. Но самый сильный дискомфорт испытывала, когда в череду
недавних воспоминаний вклинивались наиболее яркие фрагменты из
моего детства. Нападение собак, разборки родителей с ведьмой,
спасшей меня от них, вечер накануне побега из дома… А еще ночное
небо с далекой серебристой луной, навес над нашим крыльцом и
странно большой и молодой отец, склонившийся над подозрительно
крошечной мной.
— Хм, хм… — услышала я словно через толщу воды. — Любопытно,
Катарина. Очень любопытно, — задумчиво произнес голос ректора,
казавшийся сейчас каким-то далеким и нереальным, будто звучал во
сне.
И снова, сменяя одно другим, понеслись воспоминания. Когда они
начали путаться, сливаться и превращаться в нечто неправдоподобное,
господин Камински резко отдернул руки от моей головы, и… все
прекратилось. Несколько долгих минут я сидела, привалившись к
спинке стула, и тяжело дышала, не в силах поднять отяжелевшие веки.
Потом дыхание постепенно выровнялось, сердце перестало рваться из
груди, а усталость, накатившая во время магического сеанса,
отступила. Когда я открыла глаза, ректор уже сидел за столом и
подписывал какую-то бумагу.