Оборотень накинула на плечи шерстяной плед, из окна тянуло
сквозняком. Отлила воды в большую кружку, на вечернее чаепитие
пойдет. Котелок с остатком воды установила на конфорку. Открыла
скрипучую дверцу и принялась растапливать печку. Сварю-ка я кулеш,
решила она, с тушенкой. Как раз на пару дней и хватит. Решено. Маля
достала газетный кулек с пшеном, пересыпала в щербатую миску. Крупу
следовало перебрать, да и промыть не мешало. Обрывок газеты она
хозяйственно прибрала, пригодится. Начала складывать бумагу и
остановилась внезапно. Вот тебе и на, подумалось ей, вот это финт
ушами. Оборотень присела на чурбачок, расправила на коленях
газетный обрывок. Ошибки не было, это послание адресовалось ей.
«Малина Викентьевна, ау! Отзовитесь. Все обиды забыты и
претензий к вам никаких нет. Мы бы очень хотели поговорить, а может
быть и поработать вместе. Телефон для связи...»
Цифры эти ей ничего не говорили. Впрочем, она и не слишком
разбиралась в этих номерах. Ясно было лишь одно, за этой вестью
стояло государство. А вот стоит ли с ним, с государством
связываться, вот это вопрос. В котелке уже булькало, а она все
сидела задумавшись. Потом спохватилась и подхватилась. Сперва надо
приготовить еду, а потом, за кружкой чая, можно будет все и
обдумать. Спешки никакой нет. Сколько они ждали от нее ответа?
Ничего, подождут еще, не маленькие...
Платон Тимофеевич шел домой. Было около четырех часов пополудни.
День прошел довольно спокойно, никаких новых, выходящих из ряда
вон, дел не случилось. Так что он собрался, да и двинулся с работы
пораньше. Последнее время старый опер чувствовал себя не слишком
хорошо. Все-таки возраст, это вам не шутки. То там стрельнет, то
здесь поколет. В отделе к нему относились с огромным пиететом,
практически всех нынешних сотрудников он и воспитал. Обучил,
натаскал. Кое-кого и обломал даже. Пожилой мужчина улыбнулся,
неплохие ребята получились. Будет кому продолжать его нелегкий
труд.
Он зашел по дороге в булочную, взял баранок к чаю. Первый снежок
поскрипывал под подошвами ботинок. Осталось пройти совсем немного.
Платон Тимофеевич повернул за угол и удивился. Прямо у крыльца
подъезда сидела здоровенная лохматая собака. Белая в рыжих
подпалинах шерсть торчала во все стороны. Уши висели по бокам
головы. Псина посмотрела на подходящего человека и гавкнула, словно
здороваясь. Открыла пасть в чем-то до дрожи похожем на улыбку,
вывалила язык, задышала шумно. В голове у мужчины забрезжила некая
мысль. Дикая и абсурдная, но тем не менее… Он посмотрел на животное
и спросил, ощущая глупость вопроса.