– За все оскорбления за ваши, дорогой начальник синих шинелей, я на вас не жалуюсь в высшие органы только потому, что люблю вас больше папы родного, поскольку я с детства круглый сирота!
– Нахал ты и пьяница, а не сирота! – крикнул Климов. – Давно пора самому детей кормить на свои трудовые денежки, а не захребетничать!
В их перебранке было что-то домашнее, семейное, и я видел, что Климов искренне переживает из-за того, что Дахно бездельник и пьянчуга, что так и не сумел он заставить Дахно идти работать, а теперь Дахно может попасть в тюрьму, и что он не верит в его причастность к убийству на шоссе. Тогда я сказал отчетливо и негромко:
– Расскажите, Дахно, откуда на вашем пиджаке кровь.
Климов сердито сопел и от волнения все время расстегивал и опять застегивал пуговицы пиджака. Дахно торжественно поднял перевязанную грязным бинтом ладонь и сказал голосом трагическим, но нежным:
– Из руки. Из моей руки эта кровь…
– Точнее?
Дахно воздел другую руку и на мгновение замер, а затем бросил их вниз, как дирижер в заключительном пассаже. Огромный, остро выпирающий кадык прыгнул на худой грязной шее.
– Точнее некуда, – сказал он с искренней жалостью к себе. – На грузовике руку поранил. О грубый железный засов на борту. В момент перелезания через вышеуказанный борт в кузов. Во время движения вышеупомянутого грузовика по шоссе. И брызнула кровушка на мой красивый пинжачок.
– Вышеуказанного перелезания… – пробормотал я. – А почему на ходу?
Дахно повернулся ко мне, скривил губы:
– А с кем, простите, имею честь?..
– Ты отвечай, когда спрашивают, – сказал грозно Климов. – Небось не в гостях расселся. Объясняй по-человечески!
– Объясняю, – сказал Дахно высокомерно. – Не имею обыкновения отвлекать от работы водителей попутного транспорта. Пользую их без отрыва, так сказать, от производства.
– Вон что… – И я пододвинул к себе лист бумаги. – Как вы думаете, Дахно, зачем я вас об этом спрашиваю?
– А я об этом не думаю, – быстро сказал Дахно. – Не было такого указания.
Признаться, манера Дахно вести себя и смешила, и злила меня.
– Тогда считайте, что указание есть. Думайте! – сказал я ему.
Дахно сдвинул выгоревшие брови, собрал морщинки на узком загорелом лбу, прищурил глаза и открыл рот – изобразил полную сосредоточенность. Помолчав немного, вдруг выкрикнул: