Поэтому и согласился тогда взять визитку и пятихатку к ней, от
мерзкого даже для его затуманенного игрой сознания человека.
Согласился, а после, когда деньги закончились -позвонил по
указанному номеру. Предложение звучало неплохо – один маленький
укол, и ты попадаешь в игру, с заданным параметром неуязвимости.
Звучало круто. Напрягало только одно – остальных «неуязвимых»
держали в бетонном мешке, не выпуская без надобности. Но деньги
давали сразу, и он согласился. Укол хермара дал все, что обещали –
неуязвимость, силу, и цель. Он выполнил задание легко. Одно,
второе, третье… Было неплохо, жратва теперь водилась всегда,
деньги… хотя нужда в них давно отпала, и игры, из которых он
выныривал лишь с очередной дозой хермара и новым заданием. Жизнь
превратилась в что-то бесконечное, что-то в чем от его прежнего
сознания оставалась лишь стойкая неприязнь к вони Херма и странная
тревога, когда очередной из собратьев по бетонному мешку исчезал и
не возвращался.
Он куда-то шел, паркур стал его вторым способом передвижения
после ходьбы, он что-то рушил, и не чувствовал боли, снося стены из
стекла, бетона, стали. Он убивал. Лица убитых иной раз были смутно
знакомы, кажется, он видел их когда-то… на билбордах с
предвыборными лозунгами, или по устаревшему ящику… он не помнил, не
хотел вспоминать. Была цель, было задание, он выполнял и
возвращался туда, где кормили, где давали доступ в сеть, где теперь
была база и только база – он не мог назвать бетонный мешок домом
даже в таком состоянии.
День, когда все изменилось… был солнечным. Это все что он
помнил.
Еще было задание, четкое, условно невыполнимое, но он знал, что
справится. Мозг, натренированный тысячами часов военных игр,
выдавал нужное решение в любых условиях. Мозг любил невыполнимые
задания. Псих тоже. И он шел, привычно не замечая никого и ничего,
снося препятствия с пути, наслаждаясь собственной силой и
неуязвимостью, и готовясь отобрать очередную жизнь.
Он шел. Скользя равнодушным взглядом по витринам, разбегающимся
как тараканы людям, машинам, которые переходил как ступени или
отшвыривал с дороги и вдруг остановился.
Не понял.
Не понял, почему вдруг осознал, что сегодня сияет солнце. Ярко,
так ярко, что слепит даже его изменившиеся от хермара глаза. Не
понял, почему вдруг ощутил дыхание ветра на своем лице, запах
свежей сдобы из булочной, аромат свежесваренного кофе и… и то что
ему без разницы на все это. У его остановки была другая, совершенно
другая причина. Он повернулся медленно, так медленно, как в фильмах
с застывшими кадрами и взгляд безошибочно нашел глаза. Серые,
испуганные, широко распахнутые… Она была мелкой. Совсем мелкой,
едва до плеча ему. Не накрашена. С небрежно собранными темно-русыми
волосами. В дрожащих ладошках судорожно сжатые телефон и смешная
сумочка, которую носят только девчонки. Она стояла возле упавшего
столика, окруженного оброненными стульями… Видимо застыла от ужаса,
а подружки бросили, разумно предпочтя убраться с его глаз подальше…
С его затуманенных хермаром глаз. Невольно глянул туда, куда
предположительно скрылись «подружки». И в витрине кофейни увидел
себя. Кажется, он впервые увидел себя… Волосы отросшие до плеч,
нечесаные, спутанные, всклокоченные. Мышцы на плечах давно
порвавшие и майку и даже джинсовку, которую он не снимал уже
сколько?!.. Забыл. Кровь. Застывшая пятнами, брызгами, потеками…
все, что он мог сказать об этой крови - ему она не принадлежала. И
глаза, в которых светилось желание убивать…