Сумерки поспели раньше отца. Они были
еще неразличимы глазом, лишь угадывались по накатившей из подлеска
холодной и липкой влажности, а Железный лес уже ощутил их
наступление. Закопошился, заскрипел своими изъеденными древними
костями, закряхтел, как умирающий старик на продавленном годами
смертном ложе. Гензель ощутил по всему телу противные сквознячки
страха. Один раз ему уже приходилось встречать темноту здесь, и он
хорошо помнил, чего это ему стоило.
— Отец не придет, — тихо сказала
Гретель, обхватившая руками колени и безучастно глядевшая в
сторону. — Нам надо идти домой, братец. Как в прошлый раз.
— Придет! — упрямо мотнул головой
Гензель. — Он же обещал! Он сказал ждать его!
— В прошлый раз он тоже так сказал. И
не пришел.
— Он сам заблудился!
— Он оставил нас в чаще, а сам
вернулся домой. К Мачехе.
Что-то внутри Гензеля отказывалось в
это верить, упрямо топорщило перья и порывалось огрызнуться. Отец
не мог их бросить в чаще Железного леса на верную смерть. Не такой
он. Отец, конечно, строг, лаской своих отпрысков не баловал, но
чтобы самолично обречь их на подобное… Да мыслимо ли!
— Это все Мачеха… — сказала Гретель
тихонько. — Ты же знаешь, братец. Это Мачеха захотела нас сгубить.
Отец не виноват. Пошли домой. Пожалуйста. Мне страшно.
В лесу делалось все темнее. Небо еще
было серым, но стремительно мутнело, утрачивало прозрачность. Еще
час или два — и темнота обрушится со всех сторон, заперев детей в
Железном лесу, окружив их шипами, зубами и невесть чем.
«Мне тоже, — подумал Гензель. — Мне
тоже страшно, сестрица, только говорить об этом вслух я не буду,
чтобы тебя еще больше не перепугать».
— Ну пошли, наверно, — сказал он
нарочно небрежно. — Один раз выбрались, значит, и в этот раз дорогу
найдем, верно я говорю? Покажи-ка своих проводников…
Гретель запустила руку в карман
передника. Когда ладонь разжалась, на бледной коже можно было
рассмотреть несколько предметов. Каждый из них размерами не
превышал желудя, но на крохотной ладошке Гретель выглядел большим.
Бесформенные комки каши — вот первое, что приходило на ум
Гензелю.
Белесая рыхлая плоть, едва заметно
шевелящаяся, из этой плоти торчат короткие отростки, но явно
слишком немощные, чтобы передвигать непомерно большое тело.
Кажется, были и глаза, по крайней мере Гензель в сумерках разглядел
на диковинных «желудях» крохотные точки. Впрочем, насчет глаз — это
едва ли. К чему им глаза?.. Гретель никогда не создавала ничего
лишнего. С глазами или без, а выглядели они не лучшим образом.
Складки плоти подрагивали, отростки бездумно шевелились, а
разбухшие тельца едва заметно вибрировали. Какие-то опарыши,
подумалось ему, только беспомощные и несуразно большие.