Как-то раз он отхватил одному
мальчишке с их улицы всю пятерню и даже сам не понял, как это
произошло. Он помнил, что шел по поручению Мачехи, сжимая в кулаке
пару неровных медяков с заусенчатыми краями. Помнил, что на
тротуаре перед ним вырос угловатый силуэт, на миг заслонивший
жидкое шлараффенландское солнце. Помнил и презрительное: «Эй,
акула, тебе зубы разговаривать не мешают?» — брошенное ему в упор.
Гензель не ответил, отец запрещал ему ввязываться в уличные ссоры.
Да и жутковато, если честно, было: парень-то на голову выше… Мало
того, выглядел он неожиданно прилично — ни сросшихся глаз, ни
лишних конечностей, даже кожа — и та чистая, гладкая. Браслета на
руке не видать, скрыт рукавом, но хозяин его определенно не мул, да
и, кажется, не квартерон. Вдруг, чем черт не шутит, окторон?.. С
таким связываться — себе дороже.
Долго думать в тот раз Гензелю не
пришлось. Потому что мостовая вдруг скакнула в сторону и ударила
его по ребрам, родив в груди тупую, парализующую дыхание боль.
Мальчишка торжествующе усмехнулся и поднес к его носу ногу. Ту
самую, что поставила подножку. «Убирайся с этой улицы, — сказал
мальчишка, щурясь. — Тут с такими зубами не ходят, понял, ты?
Грязный мул!»
И вот тогда сознание Гензеля на шаг
отступило в сторону, как бы скрывшись в тени. Осталась только
ненависть, ледяная, прозрачная, кристально-чистая — как глыба
замерзшего льда с бритвенно-острыми краями. Эта ненависть не
затмевала глаз, не полнила вен кипящим огнем.
Совсем напротив.
Гензель чувствовал себя невероятно
спокойным, но спокойствие это было зловещим, гибельным, как
спокойствие прохладного стального лезвия, готового без размышлений
погрузиться в чью-то плоть. Гензель сознавал происходящее, но не
вполне мог им управлять — тело передавало управление тому, кто был
Гензелем и в то же время не был им. Тому, кто привык находиться на
дне его разума, в толще образованных подсознанием водорослей.
Хладнокровному хищнику, который всплывал только для того, чтобы
нанести удар, и, утолив голод, погружался обратно в свои
непроглядные глубины.
В тот раз хищник не вернулся
голодным. Гензель ощутил боль в челюсти от неожиданно резкого
сокращения мышц. И хруст, с которым его зубы сошлись вместе. В рот
хлынула сладковато-соленая жидкость, теплая и густая. Кто-то рядом
оглушительно завизжал. Когда Гензель разжал зубы, по его подбородку
что-то потекло, а на мостовую шлепнулись короткие белые обрубки с
неровно обгрызенными желтоватыми ногтями…