– Я первый, кто отказался. Это значит, что я не первый,
кто...
– Заинтересовал меня.
– Да.
– Не первый в этой спальне. Продолжай.
«Будь осторожен, – шепнула память. – Во дворце ванакта
не чтут Геру.»
Я закрыл глаза. Я видел не Сфенебею, холодную луну в темном
небе. Я видел свой въезд в Аргос. Великие боги! Каким же глупцом ты
был, несчастный Беллерофонт! Да еще и глухим на оба уха.
* * *
...толпа сопровождала меня через весь город.
В Аргосе я раньше не был, никто меня здесь не знал. Но я
сглупил: въехал в город верхом на Агрии. Слухи быстрее любой
лошади. Если кто и обгонит крылатого Пегаса, так это они. Молва об
убийце из Эфиры, что разит без промаха и ездит верхом, опередила
моего коня. В городе я спешился: увы, поздно. Я уже привлек к себе
внимание, собрал толпу. Ближе, чем на пару шагов, никто не подходил
– аргивяне опасались скверны. Но люди неотступно следовали за мной:
роптали, переговаривались, насмешничали. Делились мнением насчет
гостя, гудели растревоженным осиным гнездом.
Вот-вот налетят, зажалят до смерти.
Странно, что никто не бросил камень. Не рискнул пырнуть меня
ножом, размозжить голову палкой. Кровь сквернавца дозволена и вряд
ли аргивяне отличались каким-то особенным миролюбием. Чудо, что мне
дали добраться до акрополя – того, что звался Лариссой.
Из толпы и вывернулся – быстро, на три кратких удара сердца –
странник Кимон. Я сразу его узнал: это Кимон забредал в наши края,
ночевал у костра табунщиков, потчуя нас историями о дальних землях.
За прошедшие годы Кимон мало изменился, разве что прибавилось
серебра в бороде и на висках.
– Будь осторожен. Во дворце ванакта не чтут Геру...
Шепнул, не глядя в глаза. Нырнул обратно в толпу, растворился,
как соль в воде. Не думаю, что за общим гомоном кто-либо, кроме
меня, расслышал его слова.
Ну, я расслышал. И что с того? Забыл, отмахнулся, погружен в
собственные невзгоды. Вспомнил только сейчас. Во дворце не чтут
Геру, богиню семейных уз, покровительницу брака и домашнего очага.
Пойми я это раньше, вняв предупреждению, сообрази, о чем говорит
Кимон, еще у ворот акрополя, когда служанки, смеясь, облизывали
меня...
И что бы я сделал?
Ничего.
4
Большие планы, большая
ошибка
Светильник догорел.
Темнота съела всё: стены, потолок, людей, мебель, ткани. От нас
остались только голоса да еще смутный бледный лик в вышине. Я хотел
сесть, но боялся – она могла счесть, что я хочу завершить разговор
и уйти. Что мне приятней ночевать под открытым небом, чем здесь,
под крышей, если она рядом.