В этот раз бабушка Есфирь открыла дверь и, ахнув, прижала ладонь ко рту. Ей не нужно было объяснять, что со мной произошло. Она и так всё поняла. Стащив с меня шубу, усадила возле печки и укутала в одеяло. Меня продолжало трясти даже после того, как я согрелась.
— Кто? — спросила она, протягивая кружку с травами.
— Гришка, — заикаясь, ответила я. — Что мне теперь делать? Как в глаза ему смотреть. Матери и сестре? А люди-то чего скажут? Стыдно.
Я отпила глоточек и закашляла. Чай был очень горячим и горчил. Бабушка села рядом, обняв, погладила по растрёпанным волосам.
— А ты ему в глаза смотри. Они этого боятся. Боятся, что душу их увидишь. Все тайны по глазам прочтёшь. Это тех, кто в пол смотрит, они не помнят. Безликие для мужчин те женщины. Они тени. Они никто. Ты в самые глаза смотри и не отводи взора. Ясно? Никогда не отводи. Пусть ему будет стыдно, а не тебе. Твоей вины в этом нет, Лизка. Бог женщине дал красоту не для того, чтоб она её стыдилась. Пусть он стыдится и боится сам себя!
— А мама, а сестра, а люди?! — слёзы опять просились наружу.
— А что мать? Мать у тебя глупая баба. Жизнь свою не прожила, а просуществовала. За прошлыми тенями всё гоняется, а вокруг себя ничего не видит. Ей бы помолчать, а не уму учить. Сестра сама хороша. С Федькой любится, а ты за её грех платишь. Сестре ты ничего больше не должна и не ей тебя судить. А люди? Что люди? Ты думаешь, они чисты и безгрешны? О… — протяжно сказала она, — если бы ты знала, сколько тайн они здесь оставили. Тысячи лет не хватит рассказать о каждом грешке, — она кивнула в сторону большого стола посередине хаты. — Травы иногда бессильны избавить от ненужных плодов прелюбодейства.
Я слышала про аборты, но боялась даже думать про это. Тем более в СССР они были запрещены. Их делали подпольно. Нередко после этого женщины умирали от кровопотери и заражений. Счастливицей можно назвать каждую выжившую, но за это было уплачено бесплодием. Я представила, как на этом столе, бабушка Есфирь вырывает нежеланный плод и меня передёрнуло от страха. Я посмотрела на неё. Не знаю, может, в моих глазах она увидела осуждение, что сказала мне:
— Не я греховна за это. За свои грехи я отвечу. Их у меня предостаточно за такую долгую жизнь. Они пусть за свои грехи отвечают перед Богом или партией. Кто теперь у народа светоч веры?