Я внимательно разглядел главу рода
Герценых.
Это был невысокий мужчина, уже в
годах, с сединой на голове. Лицо острое, будто слепленное из
осколков стекла — острый нос, острые скулы, тонкий как лезвие рот,
колкий взгляд все время мечется, внимательно оглядывая
присутствующих.
И едва его глаза заприметили меня,
то уже никуда больше не отходили, приколов меня словно иглы.
Герцен противно улыбнулся и пошел в
мою сторону, крадучись, словно готовясь сделать прыжок на
охоте.
— Вяземские! — подойдя к нам, сладко
протянул Герцен.
Глава семейства скрипнул зубами. Но
сдержался, промолчал. Обстановка заметно накалилась и казалось
вот-вот от встретившихся врагов начнут лететь искры.
— Не буду врать и говорить что рад
встрече, — наконец произнес Вяземский.
Герцен кивнул.
— Взаимно.
— Тогда зачем пришли? Себе только
настроение испортили.
Вокруг начали собираться люди —
чувствовали, что возможно вскоре будет очень интересное и
занимательное представление.
— Хотел на сына вашего посмотреть.
Вон он какой мужественный стал, совсем уже взрослый.
Герцен демонстративно глянул на
меня, тронул за значок тотема, висящий на груди.
— Символ рода, молодой человека,
надо прикалывать к левой стороне груди, там где сердце, — сделал
замечание он, нещадно теребя значок с головой беркута. — Неужели
вас не учат этикету? Это первое, что надо знать. За такое в наше
время был жесткий спрос. Не то что сейчас.
— Где хочет, там и прикрепляет, —
осадил его Вяземский.
— Неужели у вашего мальчика атрибут
открылся? — Герцен повернулся к Вяземскому.
— Открылся, — кивнул тот.
— Что-то поздно, — произнес Герцен,
смерив меня таким взглядом, будто глядел на плесень.
— В нашей семье это нормальное
явление, — ответил Вяземский. Было видно, что он старается не
сорваться и не сказать незваному гостю пару ласковых слов.
— В вашей семье много чего является
нормой, что в других абсолютно неприемлемо, — произнес Герцен,
выпятив острый подбородок вперед.
Присутствующие сдержанно
посмеялись.
— Вы что-то конкретное хотите мне
предъявить, господин Герцен? — Вяземский нахмурил брови.
— Я только хочу, чтобы
восторжествовала справедливость.
— И в чем же, позвольте узнать, по
вашему мнению справедливость?
— В том, что некоторые вещи должны
принадлежать их истинным хозяевам, а не тем, кому их отдали за
сомнительные заслуги! — лоб и щеки Герцена стали белыми от ярости,
нижняя губа подрагивала.