— Она может взаимодействовать с тенью. Доказательство вы уже
видите,— Энсаадар невозмутимо кивнул на рисунок, обвивавший мою
ногу от лодыжки по середины икры.
— Я же не ошибаюсь, это…— надтреснутым голосом проговорил
Даарен.
— Да,— подтвердил шаман.— Это знаки Правителя.
— Это произошло случайно. И он сам потом не мог ничего с ней
сделать, только слегка изменить,— поторопилась сказать я.
— Неудивительно,— спокойно заметил Энсаадар, его моя татуировка,
казалось, вообще не волновала.— Правитель никогда не проходил
обучения на шамана.
Энсаадар отошел от нас, встал в центре зала. Триг сунул мне в
зубы деревяшку, замотанную в мягкую тряпку.
— Готова? — шаман внимательно посмотрел на меня.
Я кивнула, крепко сжимая зубами своеобразный кляп. Триг и Даарен
отошли к стене, сверля меня напряженными взглядами. Энсаадар
опустил руки и запел, воздух в зале загустел, завибрировал. Я по
старой памяти понимала, что уже сейчас шаман окутывается тенью, но
не видела ее дымки до тех пор, пока она не стала абсолютно черной.
Тьма послушным чудовищем клубилась у ног шамана, пока этот черный
туман не пополз ко мне. Наклон держателя позволял мне видеть, как
дымка преодолела расстояние между нами, замерла у моих босых стоп,
коснулась рисунка на правой ноге, отпрянула. Но, по повелению
голоса Энсаадара, снова качнулась вперед и вдруг вонзилась в мои
ноги. Было ощущение, что меня решили поджарить. До крови сжала
зубами деревяшку, забилась в держателе, но крепления не давали мне
двигаться хоть как-то ощутимо. Когда тень поднялась выше, я уже не
смогла сдерживаться и закричала на одной ноте, выгибаясь. Дыхание
перехватывало, в глазах темнело, но сознание не теряла. Боль
накрывала с головой, тело билось в агонии, но в голове пульсировала
только одна мысль: я выдержу! Все выдержу, лишь бы спасти дочь.
Даже если меня снова разберут на атомы и соберут заново! Но боль
окутывала страшная, хуже всего была эта жадная темнота, которая
заволокла глаза. Она, казалось, пожирала саму мою сущность,
стремясь растворить меня в себе. Со временем даже той единственной
мысли в голове не осталось, ничего не осталось. Я боролась, пытаясь
ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы не потерять себя, но в темноте
было пусто. И в сознании сам собой сработал аналитический
рефлекс: