— Говори!
Не знаю, закричала ли в действительности, но в этой темноте я
вдруг ощутила чье-то присутствие. А потом увидела слабенькую
горящую точку. От моего внимания она все увеличивалась, стал
очевиден ее оранжевый цвет. И рядом с ней вдруг проявился ещё и
синий, менее яркий, но все равно видимый огонек.
— Говорите!
Огни дрогнули, начали разгораться. А я засмеялась, формируя себя
заново и защищая сознание памятью, которая подкинула мне картинку
недавнего прошлого и моего вторжения на посвящение Маалара. Так вот
что он чувствовал. Нет, уверена, что его боль была на порядок
сильнее, но мне и этой доли ощущений было достаточно. Я рванула к
моим огонькам, которые, может, и не сулили избавление от боли, но
спасали от глухой и вязкой темноты. Врываясь в них, поняла, что
абстрактная боль, которая ощущалась везде, стала позиционироваться.
Сильнее всего болели руки, на креплениях которых повисло
беспомощное тело…
— Кровь! Быстрее собирайте ее кровь и делайте привязку!
Это были первые слова, в реальности которых не сомневалась.
Затем моего разгоряченного лба коснулась большая холодная
ладонь:
— Все получилось, Таши. Спи.
И я провалилась в темноту, но на этот раз она уже не
претендовала на мое сознание.
Первой мыслью, которая пришла в мою голову, было: Вот теперь я
понимаю, почему демоны отлеживаются после принятия цвета. А вторая
уже была о Майе и о том, как все в итоге получилось, успели ли мы…
Я попыталась подскочить на кровати, но только со стоном смогла
кое-как сесть, судорожно разлепила веки и… выдохнула. Потому что на
кресле рядом, свернувшись калачиком, спала дочь, закутанная в плащ
с чужого плеча. От моей возни она проснулась, подняла на меня
заспанные глаза.
— Мама! — Майя тут же подскочила, чуть не запнувшись за полы
плаща. Подлетела ко мне, обняла, запрыгивая с ногами на
кровать.
Я сжала дочь, мысленно вознося благодарности всем местным богам,
братьям и шаману.
— Как ты себя чувствуешь? — Майя отстранилась, обеспокоенно
заглядывая мне в глаза.
— Превосходно,— проговорила, с трудом узнавая в этом низком
хрипловатом голосе свой.
Дочь глянула на меня с сомнением, но возражать открыто не
стала.
— А ты? — тут же уточнила я.
— Все в порядке. Прости,— прошептала она вдруг.
— За что? — с улыбкой погладила ее по светлой голове.— Все
хорошо, тебе не за что извиняться.