Не исключено, что кто-то из многочисленных родственников тех же
Радзивиллов или Сапег загубит молодость женитьбой на одной из этих
страхолюдин. И даже жалко, что нельзя устроить семью на
магометанский манер – выбрали неудачника, да и всех шестерых
Лукомльских с ним окрутили.
Остальные три претендента ничьей поддержкой не пользовались, и
выдвинули свои кандидатуры самостоятельно, что не помешало им
организовать довольно крупные разбойничьи шайки и успешно грабить
земли по правой стороне Днепра. Но проницательные люди подозревали
тут происки турецкого султана, так как те самозванцы говорили на
странной смеси польского и турецкого языков. Другие им возражали,
что мол султану не до этого, он который год Константинополь
осаждает, и пока не возьмёт, никуда вмешиваться не станет.
Остальная Европа с нездоровым любопытством интересовалась
творящимися безобразиями, и заранее ужасалась скорому
стремительному взлёту цен на пшеницу. А главный поставщик хлеба, то
самое Великое Княжество Литовское, положило хрен на чаянья
европейских едоков, и изволило устроить кровавые игрища вокруг
пустующего трона.
Простые землепашцы, вечно остающиеся виноватыми при любых
распрях магнатерии, справедливо рассудили, что литовские земли
стали не самым спокойным местом, и массово отправились на поиски
лучшей доли. Многоие5 держали пусть на восход, под руку Москвы, где
юный государь-кесарь провозгласил возвращение к жизни «по-старине».
Уходили тайком, уходили открыто целыми деревнями, сбивались для
безопасности в большие караваны, и порой на дорогах разворачивались
настоящие сражения между беглыми холопами и желающими вернуть
беглецов шляхтичами. А потом появились отряды татар, предлагавших
услуги по охране переселенцев.
Маментий по прозвищу Бартош как раз из таких вынужденных
переселенцев. Житьё-то в родном Дрогичине стало невыносимо. Нет, не
в том Дрогичине, что в Польше, и не в том, что на Галицкой земле, а
в новом, что неподалёку от Пинска. И нет, Маментий не хотел никуда
уезжать, но город два раза брали приступом и грабили, а на третий
раз вовсе сожгли. И куда теперь деваться, с кистенём да дубьём на
большую дорогу? Оно бы неплохо, но сейчас разбойного люда и без
него видимо-невидимо, а путники такие же нищеброды, что впору
милостыню дать, а не ограбить.