Но с тех пор служилый княжич основательно изменил взгляды на
жизнь, поэтому прогнал пустую мимолётную обиду и ответил с
достоинством и рассудительностью:
- Всё это, Ваня, суета и томление духа. Украшательства нужны
тому, кто сам из себя ничего не представляет. До возвращения к
старине как оно было, а? Три шубы собольих аскамитом крытых посреди
лета надел, кафтан от золотого шитья и не гнётся вовсе, сапоги
алые, рожа от жары красная, на башке шапка с воронье гнездо…
- И посох обязательно, - как бы между прочим напомнил Фёдор
Ряполовский, заботливо осматривая любимую пищаль. – У кого длиннее
тележной оглобли, тот и есть самый уважаемый человек.
- Ага, - согласился Дмитрий. – Я же помню как батюшка одевался,
даже если до ветру ходил.
Почти все дружинники посмурнели и тяжело вздохнули. У Одоевского
единственного после устроенной Шемякой резни остался живым отец, да
и то по причине отсутствия в тот час на Москве. Сейчас он в восьмом
чине по Табели, и в каменьях и дорогих шубах для уважения нет
надобности – звёзды на воронёном наплечнике говорят о важности их
носителя лучше всяких драгоценностей.
Маментий тоже вспомнил про звёзды, и покосился на своё плечо,
где сиротливо желтела одинокая тонкая полоска десятника:
- Будут и у нас большие звёзды, господа дружинники! Всё у нас
будет!
Татарский сотник Карим выплюнул изжёванную травинку и
поморщился:
- А не слишком ли жирно будет, десятник? – он протянул Маментию
маленькую пиалу из чернёного серебра. – Вот лучше выпей кумыса, да
и забудь.
- Да что мне твой кумыс? – покачал головой Бартош. – Медовухи бы
предложил.
- Вот чего нет, того нет. Эти свиньи даже бочки изрубили.
- И ты хочешь, чтобы мы простили?
- Да не предлагаю я простить, десятник! Сам подумай, зачем
тратить дорогущее снадобье на какую-то падаль? Давай мы ему просто
кишки выпустим, да ими же и удавим.
- Слишком быстро, Карим. Я хочу, чтобы клятый угорец до самого
конца всё прочувствовал.
- Тоже правильно, - согласился сотник. – Но снадобье всё равно
жалко.
Они сидели на пригорке у небольшого костерка, а внизу догорала и
ещё дымилась опустевшая деревня. Венгры не просто спалили её, но и
убили всех жителей. Вообще-то такие жертвы в любой войне есть дело
привычное, но тут всё иначе. Разбойные угорские людишки приходили
не грабить и не за полоном, они развлечься приходили, только вот
развлечение получилось слишком страшным и кровавым. Даже видавшие
виды татары с досадой морщились и отворачивались, когда видели
прибитых к стенам домов баб и вместе с ними же и сожжённых… Дети,
брошенные в глубокий колодец и засыпанные всяческим хламом… Мёртвые
мужики с отрезанными руками… Случайно оказавшийся в деревне монах с
приколоченной ко лбу кружкой для подаяний…