Что до Сивого — он вспомнил одно из
самых жестких столкновений, которое действительно началось из-за
меня. Вернее, из-за Юльки. Произошло оно незадолго до выпускного, в
те прекрасные апрельские деньки, когда зима уже совсем отступила и
солнышко особенно славно греет. И мы, и «николаевские» выползли
между уроками на улицу, следом вышли и девчонки, которые, как это
водится, отпраздновали приход весны по-своему, то есть сократили
предметы одежды до допустимого школьного минимума и длины. Особенно
блеснула на этот раз Юлька, ее юбку юбкой было нельзя назвать с
любой точки зрения, что моментально отметил лидер «николаевских»,
известный в узких кругах под кличкой Гога. Он невероятно громко
сообщил, что стати моей приятельницы, конечно, крупноваты и
несовершенны, и лично он предпочитает более спортивных дам, но все
же по причине весны и определенного безрыбья можно прикрыть на это
глаза и таки разок вступить с ней в отношения особого рода.
Я с Певцовой аккурат накануне здорово
разругался, но, увидев ее лицо и поняв, что слова «николаевского»
на этот раз ее нешуточно задели, подхватился, перемахнул через
забор и, плюнув на то, что почти наверняка кто-то из педсостава
увидит происходящее, первым же ударом капитально расквасил Гоге
нос. Второй нанести не успел, поскольку мне сразу сзади здорово
вдарили по почкам, а после и ноги подсекли, собираясь как следует
попинать.
А еще через минуту подоспели мои
одноклассники и парни на год младше, готовящиеся в ближайшем
будущем принять из наших рук знамя борьбы с соседями.
Результат был таков: нас с Юлькой от
греха отправили на две недели в Амстердам, где мы, при
попустительстве моей наивной мамы, прекрасно провели время,
практически не вылезая из постели. Отец немного побушевал, а после
выплатил родителям Гоги неплохую компенсацию за то, чтобы дело не
дошло до суда, ну а директриса гимназии, по слухам, после нашего
выпуска на месяц в запой ушла.
Сивому в той драке зуб вышибли,
потому он в особо важные моменты, когда надо было на меня
воздействовать, всякий раз это вспоминал.
— Слушай, ну, правда не могу, —
вздохнул я. — Не даст мне никто еще один отпуск, понимаешь? Самый
конец лета на дворе, у нас архив и так почти без сотрудников стоит.
Из десяти человек на службу только четверо ходят, остальные заняты
куда более важными вещами.