— Войска против стайки девушек, защищенных только покровительством Ашты и молитвами? Действительно, храбрые воины, — слышу, как жрица усмехается и скрип дерева по камню — кажется, она поднимается из кресла. — В таком случае вы добьетесь лишь того, что храмы Ашты опустеют, а земля окончательно погибнет. Вы этого хотите? Потому что так и будет. Дочь Ашты нельзя ни к чему принудить. Благословение богини дается только добровольно.
— К Баргу ваше благословение! — рявкает гость. — Я всего лишь хочу, чтобы люди перестали голодать, земля снова стала плодородной, а люди не умирали так быстро.
— Это и есть благословение Светлой Ашты, — ласково, словно несмышленышу, объясняет жрица, — и насильно вы его не получите. Не получите, пока в ваших сердцах столько злобы, жадности, ненасытности. Просветлейте душой, и сами удивитесь, насколько изменится ваша жизнь.
— Упрямая женщина! — снова скрип и глухой удар о стену. Испуганно прикрываю рот, чтобы не вскрикнуть — неужели незнакомец презрел закон гостеприимства и поднял руку на жрицу? — Добьешься только того, что все ваши храмы сравняют с землей, а девчонок заберут и сделают рабынями. Этого хочешь?
— Мы не покинем храм.
— Останетесь под камнями?!
Ответом ему служит полнейшее молчание.
— Глупая упрямая женщина!
Незнакомец распахивает дверь раньше, чем я успеваю отскочить. На мгновение сбивается с широкого шага и сверлит меня взглядом из-под капюшона. Мне бы испугаться, но слова жрицы придают сил — я дочь Ашты и несу ее благословение! Вскидываю голову, расправляю плечи и не отвожу от мужчины упрямого взгляда.
— Дуреха, — хмыкает он. — Если в твоей головке есть хоть крупица разума, то беги, спасайся, пока сюда не ворвались мужчины.
— Вы не запугаете меня! — шепчу я, но мужчина уже проносится мимо, только плащ, взметнувшийся за его спиной темными крыльями, оглаживает лицо и плечи.
— Элина? Что ты здесь делаешь? — как ни в чем не бывало, из приемной грациозно выплывает жрица. — Отправляйся в свою комнату и не выходи, пока я не разрешу. Ты наказана, — как всегда спокойно говорит она, и по тону совершенно незаметно, что ей только угрожали.
Наказания следовало ожидать, и я без возражений покорно отправляюсь к себе.
Несколько дней я сидела в своей скромной, как и у сестер, комнатке. От нечего делать, измеряла ее шагами: двенадцать в длину — оказываюсь у высокого и узкого окна, через которое, если отодвинуть легкие шторы, можно увидеть цветущий сад; шесть в ширину — прохожу от небольшого столика, на котором лежат подготовленные для связывания волокна растений, к узкой кровати, застеленной белоснежным покрывалом, в ногах кровати небольшой шкаф — чтобы хранить мой скромный гардероб, больше и не нужен, — а с другой стороны ширма, отгораживающая подставку с глубоким тазом и кувшин с водой.