Я повнимательнее присмотрелся к истории болезни Брончина,
поскольку это интересовало меня больше, чем жильё: собственно,
Брончин и был моим жильём. Ага… Дом был взорван, и капитан Брончин
оставался под завалом шесть дней. Попал удачно, остался жив, однако
с той поры один-два раза в неделю стали наблюдаться эпилептоидные
припадки. Обследование в госпитале обнаружило последствия ушиба
головного мозга, но и только. Офицер-эпилептик, дважды в неделю
дающий большие припадки – нонсенс, пришлось с армией
расстаться.
Что ж, нужно будет особо обратить внимание на голову. В процессе
адаптации тела я грубой патологии не выявил. Впрочем, эпилепсия –
штука сложная, тут играет роль не только мозг, но и разум. А разум
у Брончина мой. Всё равно нужно поработать углублённо.
Теперь деньги. Ага, тут не так и плохо: Брончину назначили
пособие, жил он скромно, и у него скопилась небольшая сумма помимо
похоронной. Её он завещал общественной ветеринарной лечебнице, в
которой и сам работал волонтёром последние месяцы. Придется
лечебнице подождать, поскольку Брончин числится живым, а живому
деньги нужны.
Деньги были на карточке, безналичный расчёт, столь
распространённый у атлантидов, дошел и сюда. К карточке полагался
пароль. Где может держать пароль человек, два раза в неделю
страдающий эпилептическим припадком?
Искал я недолго: в популярной медэнциклопедии на странице
«эпилепсия» нашел четырехзначное число. Вероятно, оно и есть
пароль.
Интересовался Брончин всем понемножку: в квартире я нашел около
полусотни книг. Из беллетристики лишь «Война и мир» и томик
Лермонтова. Дюжина книг по истории – от «Наполеона» Тарле до
неизвестных мне авторов. Толстая книга «Самоучитель работы на
компьютере» - это, как я понял, о небольшой ЭВМ, что стояла на
письменном столе. Экономика, социология, философия, такой вот
набор. Больше других мне глянулась «Современная история от
Владимира Ильича до Владимира Владимировича».
Её я и начал читать. Читаю я быстро. Даже сейчас, когда доводка
тела и мозга прошла лишь предварительную ступень, пятисотстраничную
книгу я одолел за три часа. Одолел – значит, могу сдать по ней
экзамен самому придирчивому профессору, если такой вдруг
объявится.
Но она, книга, меня ошеломила ещё более, нежели вид Останкинской
вышки над городом.