«Я на службе», – поглощенный
собственными мыслями чуть было не проговорился Орлов, но вовремя
сдержался.
– «Вдову Клико» говоришь? – вернулся
к хозяину трактира Алексей. – А почему бы и нет, тащи. И на закуску
чего-нибудь. Только не капусты твоей мерзкой, не вздумай!
– Бутылку наилучшего игристого, сию
же минуту сюда! – крикнул Гофман, ни секунды не сомневаясь, что его
распоряжение будет исполнено, а затем вновь любезным голосом
обратился к гостю: – Устрицы наисвежайшие, только сегодня подвезли.
Изволите?
– Устрицы? – удивился Орлов, – в
твоей то харчевне? Да еще и наисвежайшие?
– Не волнуйтесь, Алексей Григорьевич,
если бы я имел хоть толику сомнения на их счет-с, вам бы я их
предложить не осмелился, – любезно улыбнулся Гофман, а затем,
нагнувшись к самому уху, вкрадчиво произнес: – Уж поверьте, я то
знаю, как высоко вы взлетели.
– Вот даже как?! – с досадой хмыкнул
Орлов. – Ох, Ганс, старый ты пройдоха, и ничего-то от тебя не
скрыть. Но ты смотри, помалкивай о моей персоне, если кто
интересоваться вдруг вздумает. А не то…
– Не извольте волноваться, ваше
благородие, – тут же закачал лысеющей головой Гофман. – Я нем, как
рыба. И поверьте, старик Ганс знает о ком стоит трепаться, а о ком
лучше помалкивать в тряпочку, недаром ведь мое заведение уже
столько лет стоит на плаву и пользуется своего рода популярностью у
господ, что желают сохранить свое
incognito[1].
В этот момент к столику подошел
официант с подносом, на котором стояли фужер и ведерко со льдом, а
в нем запотевшая бутылка шампанского. Гофман перехватил у официанта
поднос, махнул тому рукой, мол «иди, я сам, не по тебе птица» и
быстрыми, доведенными до автоматизма движениями, откупорил бутыль,
наполнил фужер и, протянув его Орлову, заговорщицки подмигнул.
– Ну ладно, Ганс, убедил, – делая
глоток холодного, слегка щекочущего горло напитка, усмехнулся
Алексей. – Поверю тебе. Ведь еще мой друг Волков, не к ночи он
будет помянут, говаривал, что хоть ты и пройдоха, но пройдоха свой
и умеешь держать язык за зубами.
– И он был полностью прав! – просиял
хозяин трактира, а затем вдруг резко изменился в лице и помрачнел.
– Эх, Владимир Михайлович ведь хороший был человек, такой молодой,
веселый, кутить любил, денег не жалел… Жаль, что сгинул. Царствия
ему небесного. – И Гофман вдруг благочестиво перекрестился двумя
перстами слева направо. – А ведь я его частенько вспоминаю. Вот
даже сегодня. Именно что сегодня! Сегодня мне даже показалось, что
я его видел.