В душе всё ещё зреет надежда, что
меня простят ив сё обойдётся. Попробую поговорить с фон
Тизенгаузеном, достучаться до его чёрствой тевтонской души.
- Где твоё оружие, солдат?! – Поручик
больше не шипит как змея, он орёт словно бабуин перед случкой.
- Здесь! – машинально говорю я,
хватаю рукой за ремень винтовки и с ужасом осознаю, что её нет.
Нет, это уже совсем капец! За такое с
меня шкуру живьём спустят. Ну не может такого быть, чтобы всё было
настолько хреново.
- Разрешите посмотреть? – умоляюще
гляжу на фон Тизенгаузена.
Тот кивает.
- Ищите, солдат.
Я начинаю ползать по платформе,
ощупываю каждый её сантиметр. Рядом, на коленках, занимаются тем же
самым Кострикин и второй часовой, которого разводящий вёл мне на
смену. Я мысленно благодарю их за помощь. Спасибо, мужики! Даже не
знаю, как вас отблагодарить, когда винтовка найдётся…
Проходит минута, две, три. Я заглянул
везде, в каждый в душу его мать уголок! Штурмовая винтовка исчезла…
Словно в воздухе испарилась.
Последняя надежда, что это такая злая
шутка, что меня просто хотели проучить и сейчас вернут оружие,
предварительно наорав.
Я с надеждой смотрю на поручика,
Кострикина, сменщика… А они с недоумением глядят на меня.
Чуда не происходит, винтовка не
находится.
- Ступайте за мной, солдат! –
приказывает фон Тизенгаузен. – Я отправлю радиограмму в батальон.
Пусть командир батальона и военная прокуратура решают, что мне с
вами делать.
Я замираю. Возникшая идея кажется
сумасшедшей и даже бредовой, но… ничего лучше у меня нет.
- Ваше высокоблагородие! – К поручику
полагается обращаться как к просто благородию, но я готов
титуловать фон Тизенгаузена хоть сиятельством, лишь бы
выслушал.
А вот уверенности в том, что этот
педант и уставник до мозга костей нет от слова «совсем».
- Разрешите мне отправиться на поиски
винтовки? – умоляюще гляжу я на него. – Честное слово, я
обязательно найду и вернусь!
На лице фона не дрогнул ни один
мускул. Моё сердце оборвалось. Хрен тебе, Лансокой, обломись,
сука!
- У вас три дня, - изрекает наконец
внешне такой непрошибаемый тевтонец. – Не уложитесь, объявлю вас
дезертировавшим со всеми вытекающими.
- Есть три дня! – ору я.
- Кострикин, - обращается поручик к
Арнольду.
- Слушаюсь. Ваше благородие.
Кострикин, в отличие от меня, не
залётчик. Ему заискивать не нужно.