Конечно, я не мог ни собственными
глазками, ни невидимым зрением, которое пришлось отключить в целях
экономии ресурса, наблюдать за тем, что произошло, но судя по куче
визга, тварюга конкретно впечаталась в купол и отлетела от него
рикошетом, шмякнувшись об рельсы.
Кровь оказывается у них точно такого
же цвета, как и у людей: на стальную рельсину словно вылили банку
красной краски, которая брызгами пошла по сторонам.
Походу физиология у этих мерзких
отродий такова, что серьёзные внутренние повреждения заставляют их
выпадать из области невидимости. Так что я смог лицезреть
пострадавшего врага, который бился в конвульсиях на пропитанных
креозотом шпалах.
Купол исчез, запасы маны иссякли.
Дальше сам, всё сам… без чудес и волшебства.
Наган сам материализовался у меня в
руке, его словно магнитом притянуло в ладонь – вот что значит
отработанные до автоматизма рефлексы.
Именно с такой модели стрелять ещё не
приходилось, такое чувство, что револьвер перенесся не через года,
а через столетия, перекочевав ко мне из фильмов про гражданскую
войну.
Меня и искалеченную тварь разделяли
метра три, тут и слепой не промажет. Я всадил пулю в её уродливую
лысую башку просто с невероятным наслаждением, а потом резко
развернулся и снова надавил на спуск: вторая гадина не стала тянуть
с атакой. Да, я не видел её, но ощутил поток завихрений в воздухе и
потому знал, как и куда нужно стрелять.
И теперь у моих ног нашёл вечное
погребение труп ещё одного мрачного порождения «Объекта-13».
Кажется, это было всё. Я в одиночку
уложил маленький отряд невидимок. Но сил радоваться у меня больше
не оставалось. Да и вообще обычных сил.
Откат, пусть и не такой мощный, как в
предыдущем случае, накрыл меня с головой. Мне повезло, что это
случилось именно сейчас, а не секундой раньше – в противном случае
брать меня можно было практически голыми руками.
Отстрадав, отмучившись и прокляв всё
на свете, я остался лежать на насыпи, окружённый с нескольких
сторон мёртвыми тушами противников. Наверное, в кино эта сцена
смотрелась бы круто, особенно под торжественную музыку, только мне
было не до красивостей и не до драматургии.
Я был выжат как лимон, не мог даже
пошевелить пальцами, а во рту появился такой привкус, словно кто-то
заставил меня сожрать кусок давно протухшего мяса. Солнце напекало
голову, подозрительные насекомые противно жужжали и норовили
опуститься на лицо, струйки едкого пота сбегали со лба на глаза,
выедая их будто кислотой.