— Послушай, вот ты говоришь, а вдруг дрон все ещё работает? Не
летит, но передает?
— Антенну-то я отключил на всякий случай.
— А внутренняя?
— Мощность у антенны слабая, само собой, требует прямой
видимости. В полёте покрытие одно, а на земле в ста шагах уже
молчание. Ну, в двухстах. Сейчас проверим, — он полез было
поковыряться во внутренностях, но я перехватил его руку:
— Постой, чую я, тут непросто. Давай-ка я за рабицей схожу,
накроем, тогда уж точно никакого сигнала, — и потащил прочь. Бегом.
Влад понял, и когда дрон загорелся, мы были вне зоны поражения.
Термитная смесь. Весь он не сгорел, но весь и не нужно. Микросхемы,
записывающее устройство — в пепел.
—Вот теперь и вопрос: это был сигнал на самоликвидацию, или
сработала автоматика? — сказал я.
— Ну да. Как в добрые старые времена. Я впервые за последнее
время чувствую себя живым, — ответил Влад.
И мы пошли. Ужинать. Владу полагались три кровяные колбаски с
тушеной капустой и маленьким бокалом «Каберне», мне только тушеная
капуста.
Диета.
После чего каждый пошёл готовиться ко сну. Влад с
«EinführungindieDiäologie»
и третьим томом писем Чехова (выбор Войковича) под мышкой. Я же
поднялся в мезонин. Тоже книжек захотелось почитать, подумать,
побыть в одиночестве.
То, что Влад оказался куда бодрее, чем расписывал сам, ничего не
значило. Смена обстановки: приезд к армейскому товарищу, хорошая
еда, природа — всё это способно бросить в топку остаток энергии
перед тем, как лампочка перегорит навсегда. Но возможно иначе —
действительно, та же еда, воздух и вода способны направить организм
на путь здоровья (такой плакат я видел в столовой одного из местных
санаториев, где гуляла свадьба прокурора района). Посмотрим, каково
будет завтра.
Теперь дрон. Прощупывают. Кто? Сейчас попробуем узнать.
Я открыл все окна.
Свежо. Темно. И неподалеку, километрах в четырех-пяти — гроза.
Со всех сторон. Только над нами почти чистое небо — я специально
выглянул и посмотрел на небо. Луны нет, кое-какие звезды
проглядывают сквозь легкую дымку. Это пока легкую. Всплыло слово
«хмарь».
Я достал хрустальный шар, он же ментальный концентратор (так
называл его профессор Рукавишников, впрочем, до практической части
тогда дело не дошло: в городе слишком шумно и в ментальном смысле),
поставил на изолирующую подставку и стал вглядываться в шар — или в
себя.